Фьольвир хотел сказать, что нет.
Но замер.
Воздух густо пах кровью. Пах до того, что на языке у Фьольвира появился противный привкус, будто ударили по зубам. Ему стало не по себе. Если так пахнет в десяти шагах, что же за бойня произошла внутри?
Или там не бойня, а что-то куда страшнее?
— Нам туда? — спросил он, сглотнув.
Незнакомец кивнул.
— Да.
— И чего мы стоим?
— Погоди.
Унномтюр придержал руку спутника. Несколько мгновений незнакомец, задумчиво склонив голову, изучал Большой Дом, потом присел на корточки. От движения ладонью земля перед ним, посветлев, брызнула красным, и неровная светящаяся дуга из пролитой крови протянулась через площадку, перекрывая проход.
Незнакомец поднялся.
— Смотри, арнасон. Примитивная магия, — носком свейки он набросил немного земли на участок дуги. Раздалось шипение. — Не было на большее у Мтага ни сил, ни времени, а могло сработать.
— А как сработало бы? — спросил Фьольвир, из осторожности отступив на шаг.
— Выпило бы.
Незнакомец принялся интенсивно засыпать кровь.
— Помогай, — сказал он Фьольвиру.
Сгребать притоптанную землю свейками было неудобно. Тогда Фьольвир топориком разбил ее на комья и стал бросать комья на дугу, как в опасно разросшийся и стреляющий искрами костер.
Работы было — на десяток вдохов.
— Все, все, — оценил его труд незнакомец, — хватит.
— Все? — Фьольвир подкинул последний ком.
— Да. Иди за мной.
Унномтюр перешагнул через тускнеющее творение Мтага и двинулся к приоткрытым воротам Дома. Фьольвир отряхнул руки и на всякий случай дугу перепрыгнул. Чем войца-пекка не шутит!
Хотя где это войца-пекка теперь?
Солнце избавилось от облаков, но у Большого Дома было темно. Казалось, завеса из мошкары неподвижно висит над воротами. Фьольвир протянул руку вверх, и пальцы его украсились темными крапинами, которые, стоило их растереть, потекли алыми пятнами.
— Что это? — спросил он.
— Кровь, — ответил незнакомец.
— А почему она…
— Потому что, — оборвал Фьольвира Унномтюр. — Следуй за мной, арнасон, шаг в шаг. И молчи.
— Понял.
— Руку лучше — на плечо.
— Уже.
Фьольвир поймал в пальцы косматое плечо спутника.
— Ничего не трогай, не останавливайся без меня, просто иди, — предупредил тот.
Высокая воротная, изрезанная символами створка скрипнула под его ладонью, и сразу за незнакомцем Фьольвир окунулся в густую, кисло пахнущую тьму. В этой тьме он едва не запаниковал, со всей силой сжав пальцы.
— Тише, — сказал Унномтюр, словно прочитав его мысли, — это не изначальная тьма, это полог.
Оказалось, действительно, полог. Стоило незнакомцу потревожить плотно висящие шкуры, и свет тут же плеснул, зыбкой лужицей растекся по полу, закопошился в шерсти, озарил балку над головой.
— След в след, — повторил Унномтюр.
Фьольвир отклонил шкуру топориком.
Огромный очаг в центре Дома уже прогорел, и выложенная камнями яма помигивала редкими углями. Зато масла в подвешенных светильниках было достаточно.
О, Йорун! Фьольвиру захотелось зажмуриться.
Зал под низким сводом казался логовом макафика, промышляющего превращениями людей и тварей из живых в мертвое. Бревенчатые стены, плетенки и шкуры на земляном полу, столы, лавки, посуда — все имело жуткий красный цвет. Лоснилось и поблескивало.
И также, как и перед воротами, висели в воздухе, не падая, мелкие бусины крови.
Свет мерцал, отражался в висящей мороси. Потрескивало масло. В углах дрожали тени. Унномтюр словно в нерешительности приостановился, качнул головой и смахнул несколько капель напротив лица.
— Пошли.
Они двинулись (незнакомец, изображающий поводыря, и Фьольвир с рукой на чужом плече, изображающий слепца) в дальний конец зала. Сверху, с отдушин под крышей, должно было тянуть свежим воздухом, но Фьольвир чувствовал лишь тяжелый кровяной дух. Капли разбивались о незнакомца.
Первый труп им попался через четыре шага. Маленькая девочка лет пяти-шести в красной фенрике лежала под лавкой. На высохшем личике провалились глаза и щеки, ручки были прижаты к груди.
Дальше трупов стало больше. По двое, по трое они кукожились у стен, обнимали друг друга и вздергивали головы к закрытому крышей небу. Бледные, тощие, словно заморенные голодом. Везинги, штаны и рубахи, казалось, были им велики.
