Тем не менее, в этом бешеном водовороте лицо одного человека становилось все более узнаваемым — так по улыбке, проскальзывающей из-под вуали, узнают и дарящего эту улыбку… «СИДА узнавали, — говорит Дженнер, — его почти сразу выделили как звезду. Все буквально влюбились в него».
Именно в UFO Пит Браун «первый раз увидел Барретта, устраивающего свое шоу. Когда я наблюдал за его прыжками по сцене, его безумием и стремлением к импровизации, у меня сложилось впечатление, что вдохновение сходило на Сида свыше. Он постоянно мог превосходить сделанное им же ранее и проникать во все более интересные и новые сферы. Остальные не были способны на это. Если честно, они были обычными посредственностями. Песни Сида были такими волшебными и потрясающими. Все представление оживало благодаря этим песням и его личности».
«На сцене Сид вкалывал изо всех сил. Может быть, это прозвучит чересчур поэтично, но казалось, что он существует и живет в этих световых шоу, что он сам — плод фантазии. Его движения совпадали с переходами света, и он казался как бы его естественным продолжением, единственным человеческим компонентом в этих рассыпающихся образах».
«Именно в UFO все начало выкристаллизовываться, — говорит Уинн Уилсон. — Нет никаких сомнений в том, что музыка, которую они исполняли в UFO, была самой лучшей из всего сделанного ими. Жаль, что никто тогда не писал их концертов. Импровизации Сида могли продолжаться невообразимо долго, но они были абсолютно безукоризненными. Музыка была чудесной, а прием аудитории — восторженным. UFO — был исключительным по своему характеру экспериментом, когда всеми руководила одна и та же идея и все двигались в одном направлении».
Однако воспоминания Ника Мейсона об UFO вызывают у него противоречивые чувства. «В этом было что-то от панка, может быть, ощущение свободы. Смешно, когда пытаешься импровизировать, не будучи к этому достаточно подготовленным в техническом смысле. Одно дело, если ты — Чарли Паркер, и другое — мы. Соотношение хорошего и плохого — довольно спорное».
«На первом этапе истории PINK FLOYD в клубах, подобных UFO, многие искренне считали (скорее всего, из-за того состояния, в котором они находились), что мы восемьдесят процентов нашего концертного времени тратили на исполнение великих вещей. Но на самом деле приходилось играть кучу всякой ерунды, чтобы вытащить . из этого хлама парочку приличных идей».
Расхождения в воспоминаниях о том периоде («Восемьдесят процентов выступлений действительно БЫЛИ великими», — настаивает Питер Дженнер) можно объяснить разным подходом и различиями в жизненных установках в лагере ФЛОЙД в те дни. Сид Барретт и Питер Уинн Уилсон до глубины души верили в чудотворную новую эпоху, зарождающуюся у них на глазах. Роджера Уотерса и Ника Мейсона больше всего занимало создание музыкальной основы группы. При этом нужно учитывать их стремление добиться Для ФЛОЙД популярности в поп-музыке (хотя нельзя сказать, что первоначально Барретт возражал против блеска славы).
В январе 1967 года Мейсон заметил, что психоделическое Движение «происходит вокруг нас, а не внутри нас». Эти же слова можно отнести и к Уотерсу, но ни в коей мере — к Барретту, которого Дженнер назвал «настоящим представителем власти цветов» и которого манили к себе как необъятные горизонты идеалов андеграунда, так и его излишества. Один человек, близко общавшийся в ними в те дни, утверждает даже, что Уотерс и Мейсон «представляли собой именно то, что Сид отвергал. Несмотря на то, что теперь они игралив рок-группе, они были довольны собой, так как стали студентами-архитекторами, и следовали всем замечательным заповедям представителей высшего и среднего класса».
К началу 1967 года в ассортименте наркотиков, употреблявшихся Барреттом на Ирлхэм Стрит, конопля уступила место ЛСД. «Сид был единственным в группе, кто — сейчас это звучит абсурдно и претенциозно — участвовал в экспериментальном движении по расширению сознания. Это не значит, что мы не принимали «кислоту» ради «прикола», но мы никогда не стремились к ПРОГРЕССУ в этом занятии».
