Долли былъ побѣжденъ окончательно при второмъ свиданіи. Я это понялъ, какъ только пришелъ къ нему и взглянулъ на него. Онъ быть ласковъ до нельзя, шерри явилось передо мною въ мгновенье ока; я молча сидѣлъ и ждалъ его исповѣди. Онъ не зналъ, какъ завести рѣчь, и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, ступая по пестрому ковру такъ, чтобы нога непремѣнно попадала только въ голубую клѣтку. Нервные люди, когда чѣмъ нибудь сильно взволнованы, всегда прибѣгаютъ къ какимъ-нибудь противоволнующимъ средствамъ. Одинъ мой знакомый, говоря мнѣ о болѣзни ребенка, съѣлъ весь ноготь большаго пальца; другой знакомый, въ случаѣ сильнаго возбужденія чувствъ, таскаетъ себя неистово за бакенбарды. Нѣкоторые дергаютъ себя жестоко за носъ; нѣкоторые кусаютъ себѣ губы; у иныхъ бываютъ конвульсіи. Долли такъ старался попадать въ голубыя клѣтки, что ослабѣлъ отъ усилій и на лбу у него показались капли нота. Ножки его выдѣлывали разныя быстрыя па, и скользили, какъ угри; его лицо было торжественно, какъ у мусульманина. Напрасно я, время отъ времени, говорилъ: «какова сегодня жара, Долли, а?» или спрашивалъ: «что новаго, Долли?» Онъ, казалось, не слыхалъ меня и не замѣчалъ. Къ счастію онъ, наконецъ, сбился съ голубой клѣтки и опомнился.
Тогда онъ покраснѣлъ и началъ:
— Да, сегодня очень жарко; новостей нѣтъ; но я хочу попросить у васъ совѣта, дорогой мой Джекъ. А вы, пожалуйста, надо мной не смѣйтесь!
Самое вѣрное средство заставить человѣка смѣяться — это попросить его не смѣяться.
— Начинайте, дружище, отвѣтилъ я, совершенно готовый надорвать бока отъ хохоту.
Онъ началъ.
— Какъ вы думаете, сказалъ онъ, торжественнымъ тономъ:- высокій ростъ имѣетъ большую важность?
Я еще не успѣлъ выговорить: «никакой важности!» какъ онъ уже продолжалъ:
— Думаете вы, что дѣвушка предпочтетъ высокаго человѣка человѣку средняго роста?
Я сказалъ: — что за чепуха!
— Но мы привыкли соединять величіе души и твердость характера съ благороднымъ построеніемъ тѣла. Я полагаю, люди маленькаго роста никуда не годны!
Злосчастный юноша! Какъ онъ себя ненавидѣлъ въ эту минуту!
Чтобы его успокоить, я спросилъ, что у него лежитъ на душѣ.
Онъ поспѣшилъ высказаться.
— Предположимъ, что я желаю кому-нибудь посвятить всю свою жизнь. Вѣдь это благородное желаніе, потому что очень рискованное; но какъ женщина, напримѣръ, приметъ мои слова? Развѣ я могу ей говорить о какихъ-нибудь подвигахъ, о попранныхъ врагахъ, и о побѣжденныхъ опасностяхъ, когда она видитъ, что я едва могу влѣзть на стулъ? Я всегда полагалъ, что женщины любятъ такихъ мужчинъ, которые обладаютъ львиною силою и львинымъ мужествомъ.
— Вы неправы! сказалъ я рѣшительно.
(Я пилъ его шерри и считалъ своимъ долгомъ утѣшать).
— Я правъ! отвѣтилъ онъ. — Я не осмѣлюсь сдѣлать предложеніе женщинѣ! Всякая глядитъ на меня съ презрѣніемъ!
— Есть очень маленькія женщины… началъ я.
— Я не люблю карлицъ! отвѣтилъ онъ гнѣвно. — Посмотрите на Анастасію де-Кадъ — вотъ женщина!
— А! сказалъ:- изъ нея выдетъ даже полторы!
Безуміе шутить въ такихъ случаяхъ. Онъ пришелъ въ негодованіе.
Я поскорѣе принялся превозносить несравненныя прелести Блумсберійской Бобелины, и этотъ маневръ спасъ меня отъ его гнѣва. Онъ смягчился.
— Мой несчастный обморокъ уронилъ меня въ ея глазахъ, меланхолически сказалъ онъ:- но старикъ такъ рванулъ зубъ…
Затѣмъ, вдругъ просвѣтлѣвъ, онъ прибавилъ:
— Какъ она была очаровательна въ голубыхъ полусапожкахъ! Божественна!
— Долли, началъ я убѣдительно:- вы по пустому себя мучите. Развѣ вы до сихъ поръ не знаете, что высокія женщины безума отъ малорослыхъ мужчинъ?
— Не хотите ли еще шерри, Джекъ? Чтожь вы совсѣмъ не пьете? Можетъ, вы предпочитаете кларетъ? Я хочу попросить васъ объ одной услугѣ… Не можете вы какъ-нибудь узнать мысли Анастасіи на этотъ счетъ? Только поскорѣе, Джекъ. Впрочемъ, это совершенно безполезно! прибавилъ онъ меланхолически. — Нечего себя тѣшить мечтами!
Онъ съ томительной тоской поглядѣлъ на меня, ломая свой красивенькіе, прозрачные пальцы.
— A какъ вы полагаете, дружище, много у нея обожателей съ такимъ состояніемъ, какъ у васъ, а? Большой доходъ лучше большаго роста.
