Калеб опустил голову в знак согласия и снял шляпу.
– Хорошо. Я подожду наверху.
Подбородок девушки едва шевельнулся, когда она кивнула. Пока мужчина шел мимо, Джессика не отрывала от него глаз, будто боялась, что он в любой момент вырвет простынь из ее рук и отбросит ее подальше. Но Калеб не стал этого делать. Не хотел физически принуждать ее. Мужчина жаждал наблюдать, как она делала каждый свой выбор самостоятельно, чтобы он мог любить ее меньше.
Достигнув порога, Калеб остановился.
– Не трудись одеваться, – сказал он, прежде чем пошел в сторону лампы, горевшей в гостиной. Калеб не хотел, чтобы Джесс пришла к нему, как застенчивая жена. Ему нужно было помнить, кто она на самом деле.
Бутылка с напитком стояла там же, где ее оставили накануне вечером. Калеб схватил виски и лампу, после чего устремился наверх. Кровать Джессики была аккуратно застелена. Комната оказалась пустой, совершенно не такой, как ее прежняя спальня. Однажды в полночь после танцев, он пробрался к ней через крышу. Джесс открыла окно, но осталась в своей комнате, остерегаясь, что ночью их поймают вместе.
В ее спальне теплое сияние желтых и зеленых тонов подчеркивалось белыми кружевами и огромным количеством подушек. Они говорили о музыке. Когда Калеб не узнавал песню или композитора, Джессика напевала ему. Порой он даже симулировал невежество лишь для того, чтобы услышать, как она исполняла мелодию.
Калеб представлял, как девушка закрывала шторы и начинала раздеваться. Он мастурбировал в своей постели каждую ночь, молясь, чтобы следующим утром Джессика не заметила никаких доказательств вины на его лице. Даже одного вида изгиба ее груди под рубашкой было достаточно, чтобы сделать его твердым. И сейчас, вспоминая запах ее влажной киски, Калеб снова был возбужден.
Мужчина сделал глоток из бутылки, а затем зажег вторую лампу, и теперь ему стала видна вся ее новая комната. Здесь отсутствовали яркие тона. На кровати была постелена белая простынь и выцветшее розовое покрывало. Стоял шкаф с покосившейся дверцей. Здесь также был комод с треснувшим зеркалом, баночка крема и одна простая расческа. А на окне – грубые коричневые шторы. Это все, что было.
Калеб выпил еще и открыл дверцу шкафа. Некоторые из платьев, которые некогда были яркими, потускнели от времени. Он открыл другую створку, и его челюсть сжалась при виде перчатки королевско-синего цвета с манжетом в зеленую и синюю клеточку. Мужчина узнал ее. Калеб вспомнил руку Джессики в этой перчатке, обернутую вокруг его предплечья, когда они шли в церковь. Мужчина закрыл скрипящие дверцы.
Прижавшись лбом к шкафу, Калеб зажмурился. Какой же он был дурак. Идиот, оставивший девушку в покое, чтобы доказать, что достоин ее. Тогда он бы женился на ней. Наполнил ее киску своим семенем, привязав к себе навсегда. Вместо этого Калеб ушел, чтобы доказать что-то, что вообще не требовало никаких доказательств. Джесс никогда не была богиней, принцессой или королевой.
Женщина, которой она являлась сейчас, всегда жила внутри нее. Если бы Джессика действительно оказалась богиней, то никогда бы не захотела такого невежественного работника ранчо как Калеб, не так ли?
Он услышал звук. Тихую поступь босых ног по деревянному полу. Мужчина неспешно повернулся, чтобы увидеть, как Джессика остановилась, все еще прижимая простынь к своему телу. Но на этот раз девушке удалось все полностью прикрыть, кроме нагих плеч и шеи. Джесс отвела взгляд, словно чего-то ждала. Приказа, возможно. Ее ложная скромность наполнила его гневом.
– Готова? – угрюмо спросил Калеб.
Сухожилия на шее девушки напряглись, а ее влажные волосы прилипли к затылку, плотно прилегая к коже. Джессика кивнула. Спустя какое-то время она разжала кулак и отпустила ткань. Та мягко упала на пол, порхая и развиваясь. Девушка осталась полностью обнаженной.
Калеб был чересчур возбужден и горяч, чтобы взять ее так же, как прошлой ночью. Слишком желал прикоснуться к ней. И теперь, когда Джессика оказалась на расстоянии восьми футов от него, мужчина собрался с силами и просто взглянул на нее. Она напоминала Калебу картины в музее, где мать принимала его во время визита в Денвер. Как Ева в райском саду или какая-то древняя Римская королева. Ее обнаженные плечи и тонкие ключицы, прекрасная совершенная бледная грудь с розовыми вершинками такого же цвета, что и губы. Соски девушки, как твердые камешки, так и просились к нему в рот. Все смутное возбуждение, которое он чувствовал, пока ждал ее, пока поднимался по лестнице, затмила похоть, от которой сейчас напрягся его член.
