Потапов вернулся на пляж, но обнаружил там одну Веронику.
— Ксения повела Марию на детскую площадку в соседний отель, — сообщила Вероника и, вглядываясь в встревоженное лицо Потапова, осторожно спросила:
— В письме были плохие новости?
— Мне нужна Алена… Вы не видели ее сегодня? — не отвечая на вопрос гувернантки, проговорил растерянно Потапов, оглядывая пляж.
— Позвоните ей. — Вероника придвинула Потапову его же мобильник, оставленный на песке. Но Аленин телефон был выключен.
— Черт! — Потапов сел рядом с Вероникой и заказал официанту кофе.
— Я видела их очень рано утром, — медленно произнесла Вероника, — они с Севой садились в такси. Было еще темно.
Потапов удивленно взглянул на нее.
— А вы что делали в такую рань? Не спится?
— Я боюсь пропустить восход солнца, — улыбнулась Вероника. — Когда здесь встает солнце, кажется, что наступает самый счастливый день в твоей жизни. Если бы такой рассвет хоть раз сдержал свое обещание, можно было бы сказать, что под этим небом не все так бездарно и трагично…
Потапову показалось, что за стеклами дымчатых очков в глазах Вероники заблестели слезы. На мгновение он с удивлением почувствовал, что какой-то жгучий острый импульс отодвинул все его проблемы, и жаркой мощной волной разлилось сострадание и нежная жалость к этой непонятной уродливой женщине. Его взгляд вдруг скользнул по ее распахнутому одеянию, и он увидел глубокую ложбинку, разделяющую полную и нечаянно обнажившуюся грудь, а чуть выше, возле нежной глубокой ямочки — маленькую, как зернышко проса, блестящую коричневую родинку.
Вероника проследила за его взглядом и, не шевельнувшись, насмешливо спросила:
— Может быть, я могу быть вам чем-нибудь полезна?
От ее всегдашнего тона Потапов вернулся на землю и опять почувствовал глухую неприязнь к этой странной особе. Ничего не успел ответить, так как увидел спешащего к нему «напарника».
— Мне нужна Алена, — начал с ходу Потапов, но Сева перебил его.
— Она всем нужна. Поэтому… — Он исподлобья глянул на Веронику и, отведя Потапова в сторону, свистящим шепотом сообщил:
— Поэтому она рано утром улетела в Париж, а оттуда в Ниццу, в дом тетушки Эдит.
— Зачем?
— Ей-богу, вы странный! Она же мне не все докладывает. Но я думаю так. Ведь оказались же откуда-то те журналы в ее доме. Тетушка Эдит вовсе не интересовалась сплетнями о киноактерах и топ-моделях. А это был именно такой журнал, как рассказывала Алена.
— Взяла бы у меня деньги на билет… — растерянно произнес Потапов. — Она сама говорила, что на ее режиссерскую зарплату не особо-то разживешься.
— Вы не переживайте. Билет ей Кристиан оплатит. Он же встретит ее в аэропорту и отвезет в Ниццу, — бодро отозвался «напарник».
— А ему-то эта головная боль зачем? — поморщился Потапов.
Сева испытующе взглянул на него блестящими живыми глазами и, хмыкнув, заметил:
— Я не в курсе всех ваших разговоров с Аленой… поэтому не уполномочен вводить вас в курс дела, но… мистер МакКинли совсем не чужой, как оказывается, во всем, что здесь происходит…
Сева стремительным движением скинул майку, джинсы и с восторженным гиканьем понесся в море.
Потапов тоскливо проводил его взглядом и сел на песок демонстративно спиной к Веронике. С досадой поймал себя на мысли, что слишком часто делает много всего… демонстративного по отношению к ней. Вчера вечером вообще вел себя как последний идиот. Все гуляли по берегу моря, чтобы успеть до наступления ранних сумерек надышаться, налюбоваться, насладиться тем, что еще переливалось, сверкало, изнемогало от полноты сияющего дня. Море было, правда, неспокойным, и волны с неравномерной частотой вскидывались дугой и заливали песчаный пляж, чтобы с игривым вздохом утянуть за собой частичку суши.
Вероника брела последней, припадая сильнее обычного на ногу. Наверное, идти босиком по песку было не так просто. Ксюша с Потаповым одновременно оглянулись на ее слабый вскрик. Увидели, как она, видимо оступившись и потеряв равновесие, стоит по колено в воде и пытается выбраться, но ей мешает сразу отяжелевшая, облепившая ноги длинная юбка. Казалось, Вероника была перепугана не на шутку. Ксюша метнулась к ней на помощь, а Потапов стоял, не двигаясь, как последний истукан, и с садистским жестоким наслаждением наблюдал, как барахтается в воде эта всегда надменная насмешливая горбунья. Ему самому было настолько чуждым это его проявление, что он моментально пришел в себя, когда растерянная Ксюша, тут же свалившись в захлестнувшую ее волну, закричала:
