Итак, человек вне природы, думал Потапов, он ей чужой, и единственно, на что можно рассчитывать — попытаться преодолеть ее молчаливый протест и на отрезок земной жизни побыть с ней заодно. Но все равно эта среда обитания — не родная ему стихия, иначе не надо было бы к ней приспосабливаться, примеривать иногда созидательные, чаще разрушительные возможности своего краткосрочного визита относительно этой вечной (до особого знака Творца) субстанции. Человек пришел и ушел. Значит, он не отсюда, он не порожден этой землей… Он послан. И на то и дарован ему выбор, чтобы осознать, какую тропу захочет он протоптать под этим небом и какой след оставить… За этот путь и судим будет. И что он, Потапов, принесет в своей душе на этот Суд?! Лишь одно, что способно меряться высшим смыслом, — его любовь к Марии. Жена, сын — то, без чего он не мыслил своей жизни, было для него той мерой, которой каждый живущий отмеряет «нормальность» своего бытия. Он любил их, заботился, тревожился, но с Марией он чувствовал, что еще миг… и он ухватится за краешек луны.
Потапов затащил как-то Марию на лекцию известного богослова. Уж очень его подкупила тема: «Бог есть любовь». Мария отправила записку: «Скажите, батюшка, является ли сексуальность даром Божьим?» На эту записку священник не ответил, как, впрочем, и на многие другие — времени было в обрез. Но Мария любила во всем идти до конца. Она дождалась батюшку после лекции и упросила его уделить ей буквально несколько минут. Когда она вернулась к Потапову, ее подбородок предательски дрожал.
— Ну, и что ты услышала? — заинтересованно спросил Потапов.
Мария, зажав ладонью рот, фыркнула и, сразу посерьезнев и погрустнев, тихо ответила:
— Он не знает…
Лежа на теплом песке, Потапов провожал глазами пылающий диск солнца, переваливающийся за гору, и мысленно благодарил его за тот радостный, благословенный свет, которым был одарен уходящий день. А утром он вставал чуть свет и с нетерпением ждал того мига, когда перламутровой первозданной розовостью окрасится окружающий мир, вся природа замрет в оцепенении, точно совершая литургический вздох, и вместе с молитвой ринется в объятия наступающему дню.
Солнце, море и воздух делали свое дело, и Потапов чувствовал, как с каждым днем в него упругой струей вливается бодрость и энергия. Но было нечто и посущественней ощущения физического возрождения.
«Ты веруешь в Бога?» — как-то спросила его Мария. И он тогда не знал, как ему ответить. Теперь знал. Знал также и то, что одного желания веровать мало, необходимо в какой-то момент оказаться достойным самого себя, той человеческой глубины, которую даровал Господь… Мысли о смерти, от которых всегда досадливо отмахивался Потапов, после пребывания в ее цепких объятиях, сделались для него точкой отсчета для всей его жизни. Если бы его теперь спросили, как часто думает он о смерти, он бы ответил: «Всегда». И в этих мыслях не было ни страха, ни ужаса, ни беспокойства. Просто он теперь знал, что нельзя располагаться в этой жизни будто навсегда. Ты в мире — гость… И никогда не знаешь, какой миг станет для тебя последним.
Спустя несколько недель пребывания Потапова в Египте он получил толстенное письмо от Ксюши. Она расспрашивала во всех подробностях о его здоровье, о том, достаточно ли внимательна сестра Моника и регулярно ли его смотрит врач. Горячо сожалела о том стрессе, который заставила пережить Потапова в клинике, когда он сквозь туман отходящего наркоза увидел в ней Марию и вновь чуть не впал в коматозное состояние.
«Ничего нет в мире случайного, дорогой Ник. Наверное, так надо было, чтобы муж взял меня с собой в Стокгольм на медицинский симпозиум в качестве своего ассистента (я ведь как-никак уже магистр медицины), что ты попал в руки лучших реаниматоров, а я смогла наконец повидать тебя, предварительно напугав до смерти… Я знаю, как поразительно похожа на маму. Но об этом позже… И, думаю, это «позже» состоится совсем скоро. Мы с маленькой Марией тоже собираемся подышать морским воздухом. Так что жди нас эдак через недельку…»
Потапов был очень благодарен Ксюше за это письмо. Каждодневные телефонные переговоры с Таней и Петькой держали его в курсе всех домашних и служебных дел, частенько позванивал Ингвар… Но почему-то именно письмо взволновало Потапова. Конечно же, Ксюше ничего не стоило позвонить ему, но она избрала именно этот способ общения, требующий других затрат и времени, и сосредоточенности, и, главное, душевной потребности.
