Когда— то у Эмилии, или как звали ее близкие — Эммы, было все, что нужно для счастья: богатый московский дом ее отца — известного архитектора, красавец-муж, великое множество родственников и друзей. Настоящая жизнь, впрочем, началась лишь после окончания гимназии. Литературные и музыкальные вечера, премьера в Большом театре, пьеса в Малом, восхищение баритоном Шаляпина и смелыми пьесами Горького — все это составляло будни и праздники того интеллигентского круга, к которому Эмма принадлежала. А еще были загородные прогулки, катания на рысаках, веселые ужины в «Стрельне», «Метрополе», «Праге»…
И вот эта яркая, со всем шумным и приятным многообразием жизнь, рухнула после переворота в октябре 1917 года и воцарения никому прежде неведомых большевиков.
Теперь, сидя в квартирке когда-то обожаемого, а теперь тихо ненавидимого Парижа, на широкой улице Пасси в престижном 16-м арисменде (районе), Эмма не переставала удивляться той стремительности, с какой изменилась ее судьба, судьба близких людей, да и судьба самой России — великой, сильной, могущественной.
Нежно проводя рукой по шелковистым кудрям пятилетней дочурки, Эмма говорила:
— Ты, Аннушка, мое единственное сокровище…
Дочка целовала узкую кисть матери и в тон отвечала:.
— А ты, маменька, у меня самая любимая! Пойдем гулять, ну, пожалуйста! Сегодня такая солнечная погода.
Они спускались вниз по лестнице, кланялись консьержке и попадали в разноцветье толпы, спешившей в магазины, кафе, по служебным делам.
Эмме 26 апреля исполнилось 29 лет, но глядя на ее хрупкую, стройную фигуру, легкую походку, можно было дать и меньше. Во всяком случае, мужчины обращали внимание на нее и провожали восхищенными взорами.
Но если кто-нибудь вглядывался в ее крупные, чуть прикрытые веками глаза, то легко мог разглядеть в них усталую печать много видевшего и много пережившего человека.
Аннушка дергала Эмму за руку и просила:
— Маменька, расскажи что-нибудь про нашу родину. Мы когда-нибудь вернемся к себе домой на Никольскую? Она большая, эта самая Никольская? Больше, чем рю Пасси?
Эмма улыбалась:
— Это чудесная улица. Она ведет от Лубянки к самой Красной площади, где древний Кремль.
— А ты, маменька, еще прошлый раз обещала рассказать, как с папенькой познакомилась!
Эмма глубоко вздыхала, и словно забывая, что рядом с ней всего лишь пятилетний ребенок, начинала говорить как с ровней:
— Это случилось в декабре пятнадцатого года. Из Москвы я прикатила в Петроград, на юбилей нашего родственника Егора Ермолаевича Рейна. Это был большой человек: знаменитый хирург, академик, председатель Медицинского совета Министерства внутренних дел. На юбилее гуляла, кажется, вся столица. Сам государь-император телеграммой поздравил Рейна. Я уже собиралась возвращаться в Москву, как Рейн сказал: «Эмма, сегодня принесли приглашения в Первый Кадетский корпус. Завтра, 13 декабря, там состоится кинематографический сеанс…»
Отправились мы на автомибиле Рейна с Невского, где он жил, на Васильевский остров к кадетам. Смотрели фильмы о государе, о его жизни в Ставке, о том, как навестила его там императрица Александра Федоровна с августейшими детьми. Затем показали фильм про годичный праздник Павловского военного училиша, воспитавшего многих славных защитников Отечества.
