Блокнот Бенто - страница 13
– Скажите, пожалуйста, где тут работы Веласкеса?
– А, да-да, Испанская школа. В зале XXXII. Прямо, в конце направо, а дальше второй поворот налево.
– Мы ищем его портрет оленя.
– Оленя? То есть самца?
– Да, там одна голова.
– У нас есть два портрета Филиппа Четвертого – причем на одном из них его роскошные усы закручены кверху, прямо как рога, Но оленя тут, боюсь, нет.
– Как странно!
– Может, ваш олень в Мадриде, А здесь вам обязательно надо посмотреть Христа в доме Марфы. Марфа готовит соус для рыбы, толчет пестиком в ступке чеснок.
– Мы были в Прадо, но оленя там не было, Ну как же так!
– И нашу Венеру с зеркалом обязательно посмотрите. Ее левое колено сзади – это нечто.
В ведении смотрителя всегда находятся два или три зала, так что они бродят из одного в другой. В данный момент стул возле «Распятия» пуст. Вынув блокнот, перо и платок, я снимаю с плеча небольшую сумку и аккуратно кладу на этот стул.
Я начинаю рисовать. Исправляю ошибку за ошибкой. Одни тривиальные. Другие нет. Важнейший вопрос – размер креста на странице. Если промахнешься, окружающее пространство не будет оказывать давления и никакого сопротивления не возникнет. Я рисую тушью, смачиваю указательный палец слюной. Неудачное начало. Переворачиваю страницу, и все по новой.
Ту же ошибку во второй раз я не сделаю. Конечно, сделаю другие. Я рисую, правлю, рисую.
Всего Антонелло написал четыре «Распятия». Однако сцена, к которой он возвращался чаще других, – «Се человек», когда Христа, освобожденного Понтием Пилатом, выставляют напоказ, осмеивают, где он слышит, как иудейские первосвященники требуют его распять.
Он написал шесть вариантов, На всех изображена крупным планом голова Христа, объемная в страдании. И лицо, и способ, каким лицо написано, тверды, Все та же прозрачная сицилийская манера судить о вещах – без сентиментальности, без лести.
– Это ваша сумка тут на стуле?
Я бросаю взгляд вбок, Там хмурится, указывая на стул, вооруженный охранник.
– Да, моя.
– Это не для вас стул поставили!
– Я знаю, Я положил туда сумку, потому что там никто не сидел, Сию секунду уберу.
Взяв сумку, я делаю шаг влево от картины, кладу сумку на пол между ног и по новой рассматриваю рисунок.
– Уберите вашу сумку с полу.
– Можете обыскать ее: вот мой кошелек, вот принадлежности для рисования, и больше ничего.
Я раскрываю сумку. Он поворачивается ко мне спиной.
Я кладу сумку на пол и снова начинаю рисовать, Тело на кресте при всей своей объемности до того худое, Худее, чем кажется, пока не начнешь его рисовать.
– Я вас предупреждаю. Уберите с пола сумку.
– Я специально пришел, чтобы нарисовать эту картину, – сегодня ведь Страстная пятница.
– Это запрещено.
Я продолжаю рисовать.
– А ну, прекратите, – говорит охранник, – а то я старшего вызову.
Я поднимаю рисунок так, чтобы ему было видно.
Ему за сорок, Плотный. Маленькие глаза, Или глаза, которые делаются маленькими, когда он выставляет голову вперед.
– Еще десять минут, – говорю я, – и я закончу.
– Все, вызываю старшего, – говорит он.
– Слушайте, – отвечаю я, – если уж вызывать, давайте вызовем кого-нибудь из сотрудников галереи, может, хоть они сумеют объяснить, что все нормально.
– При чем тут сотрудники галереи, – ворчит он, – они нам не указ, наше дело – следить за безопасностью.
Шел бы ты в жопу со своей безопасностью! Однако вслух я этого не говорю.
Он начинает медленно вышагивать взад-вперед, словно часовой. Я рисую. Уже дошел до ног.
– Считаю до шести, – говорит он, – и все, вызываю.
Он подносит свой сотовый к губам.
– Раз!
Я облизываю палец, чтобы добиться серого.
– Два!
Я пальцем размазываю тушь по бумаге, чтобы выделить темную впадину одной руки.
– Три!
Другой руки.
– Четыре!
Он шагает ко мне.
– Пять! Повесьте сумку на плечо.
Я объясняю ему, что, принимая во внимание размер блокнота, если я так поступлю, то не смогу рисовать.
– На плечо сумку!
Подняв ее, он держит ее перед моим лицом.
Я завинчиваю перо, беру сумку и говорю вслух: твою мать.
– Твою мать!
Глаза его раскрываются, он, улыбаясь, качает головой.
– Значит так, непристойные выражения в общественном месте, – объявляет он. – Все, старший уже идет.
