Легкий ветерок шевельнул светлые волосы на мертвой голове русского и скользнул по стальному шлему немца.
Лейтенант повернулся было к своему взводу и тут его желание внезапно исполнилось.
В нескольких метрах от него пришел в себя еще один Уткин. У России Уткиных много. На этот раз — лейтенант. У него не было никаких мыслей, кроме одной — два огнемета были разбиты во время артобстрела, один высадил струю в подходящую пехоту противника, а один должен был еще отработать. Расчет его погиб, но лейтенант-то жив! Немец топтался около закопанного как-раз в этом месте ФОГа. «Лишь бы сработало! Лишь бы сработало!» — молился про себя лейтенант Уткин. Наконец, немец сделал шаг в сторону и огнеметчик замкнул контакт.
Чудеса случаются. Огнемет не был поврежден, сохранив в своем могучем теле двести литров зажигательной смеси. И провод не перебило стальным дождем горячих осколков. Осколки достались людям.
Огненная струя мгновенно сожгла немца, доплеснувшись чадным пламенем до скучившейся толпы фашистов.
Дикие крики суетящихся факелов развеселили Уткина и он хрипло захохотал, радуясь пламени, очищающем это избитое поле от нечисти.
— Горите, самки собаки! — встал он на колени и стал грозить им грязным кулаком.
Из такого же пламени его вытаскивали зимой прошлого года, когда зажигательная бомба вспыхнула на чердаке госпиталя.
Крики сгоравших заживо стали для него еженощным кошмаром. А теперь вот — сладостной музыкой.
Потом он сел на землю, достал кисет и, с трудом свернув самокрутку здоровой рукой, закурил. Синий дым махорки смешивался со сладким запахом догорающих тел. Докурив, он потушил, зачем-то, дотлевающий уголек о подошву сапога. Встал и побрел в сторону своих позиций. Туда, откуда он пришел всего лишь вчера.
* * *
— Это кто там такой умный? — генерал-майор Гаген с интересом смотрел на небольшой лесок, откуда время от времени лупила «Катюша».
Штабные только пожимали плечами. А удивляться было чему. С утра установилась ясная погода. Ни облачка на небе. Немцы этим, естественно, воспользовались. Эскадрильи Люфтваффе начали долбить по окруженным частям восьмой и второй ударной армий и по гвардейцам Гагена. Аэродромы были недалеко — поэтому, пока одни отрабатывали жуткой воющей каруселью по дымящимся остаткам Синявинского леса, другие успевали заправится и перевооружиться. В редкие минуты отдыха начинала бить артиллерия немцев.
Однако, и советские бойцы не молчали. Одна из уцелевших «Катюш» выезжала на одно и то же место и давала залп по немецким позициям. Буквально через минуту на позиции ракетчиков обрушивался смертоносный шквал. Но спустя какое-то время ракетчики снова давали короткий залп. Так продолжалось несколько раз. Взбешенные наглостью русских, немцы обрушили на рощицу удар сразу двух эскадрилий пикирующих бомбардировщиков. В течение часа бомбы перемешивали землю. Когда налет закончился — «Катюша» снова дала залп. И опять с того же места!
Гаген, наконец, послал автоматчиков к позициям ракетчиков. Через полчаса перед ним стоял растрепанный и слегка ошалевший лейтенант:
— Лейтенант Горошков, — приложил он руку к голове. Потом, обнаружив, что «голова пустая», покраснел. — Ой, извините…
— Ну, рассказывай, — не обратив внимания на уставное нарушение, добродушно сказал Гаген.
— Что рассказывать? — не понял лейтенант.
— Про стрельбы твои рассказывай.
— А… Так это…
От всего дивизиона уцелела лишь одна установка. Зато снарядов осталось хоть пятой точкой жуй. При таком интенсивном обстреле склад реактивных снарядов — лакомая цель для противника. Ну и решили выпустить по максимуму. А делали так. Заряжали «Катюшу». Подъезжали на точку. Давали залп в нарушение всех инструкций. Машину надо бы глушить и водителю в укрытие бежать. Но залп давали, не глуша мотор и тут же — задний ход и сматывались.
— Немцы, наверняка не рассчитывали, что мы с одного и того же места бить будем. Мы же обычно меняем диспозиции.
— А по каким точкам били? — спросил командующий корпусом.
Горошков потупился:
— Ну… Сначала отработали по старым координатам. А потом я поправки внес небольшие и по самой Мге стал работать…
