Вот, собственно, и ответ, кто виноват. И если препараты поступают действительно из Калининграда, где пакуются в фирменные флаконы и принимают вид подлинного товара, получается, что и главного Хозяина следует искать тоже именно там. А здесь работают только распространители и их охранники, часть из которых уже взята под стражу. Какая часть — пока неясно, но все эти преступные «деятели» конечно же будут защищать всеми доступными им способами свое «добро», свой уголовный бизнес. Оттого они так и забеспокоились, когда в лице Инги ощутили, почуяли надвигающуюся опасность для себя.
Турецкий сказал Дорфманису, что, по его мнению, в настоящее время распространение психотропных препаратов — это уже епархия не столько милиции, или полиции, как здесь, в Латвии, а Федеральной службы по борьбе с распространением наркотиков… И если затевать военную кампанию против этой системы обмана, то начинать надо, естественно, с головы.
Затем они обратились к протоколам допросов и обыска в комнате Грибоваса. Он проживал в большой коммунальной квартире с двумя соседями — также холостым мужчиной преклонного возраста и пожилой одинокой женщиной. «А что, — подумал Александр Борисович, — компания вполне подходящая для откровенности…» После этого он посмотрел паспорт Андриса, изъятый уже при обыске в его комнате. Полистав, обратил внимание Лазаря, — они смотрели материалы вдвоем, — что в паспорте стояла постоянная виза, разрешающая владельцу въезд в Россию. То есть, другими словами, тот же Калининград был в черте полной доступности, причем без всяких осложнений. Ну а в Европе — само собой, тоже было все в порядке.
— И о чем это говорит, как ты думаешь? — загадочно спросил адвокат.
— А я как раз вчера долго думал, Лазарь, — усмехнулся Турецкий, — именно это и предполагая. Давай прикинем. Вот мы с тобой за последние дни посмотрели на эту публику, что «пашет» не щадя живота своего на бывшего тюремщика. Как ты считаешь, может кто-то из них выполнять весьма, скажу тебе, непростую курьерскую должность по транспортировке лекарств из-за границы?
— Ну, если судить по их внешности, то нет. Но, возможно, у некоторых из них имеются и другие качества? И другие люди?
— Но мы их с тобой не видели. А вот то, что именно Андрис сам развозит средства по покупателям, объясняя при этом правила их применения, — это факт. Инга его видела дважды. Оттого и он ее запомнил. Я знаю почему. Красивая женщина, никакой необходимости худеть не наблюдается… А тут еще какие-то неприятности, она же сказала ему об этом. Поневоле задумаешься. Надо думать, что такой гусь, как этот Скулме, реагирует на подобные факты однозначно. В показаниях Грибоваса, да и у Гуннара — тоже, говорится, что Хозяин, или шеф, как они его кличут, приказал доставить лекарство обратно, вместе с «горяченькой телкой», и чтоб ни один волос с ее головы не упал, понимаешь? А это потому, что Андрис и сам положил на нее глаз и сказал об этом шефу. Но Грибовасу, я думаю, здесь уже «не светило». Для шефа старался. Потому и оружие взял: для устрашения — и только. Стрелять бы он нипочем не стал. Вот и сыграем на этом. Для начала…
— Ты знаешь, Саша, я уверен, это будет очень интересно. Если он поймет, что это его единственный выход. Бывший «мент», как говорится, всегда им остается для уголовников, они их в тюрьме не терпят. Напомни это ему.
Турецкий улыбнулся и кивнул:
— Значит, так и договоримся. Ты побудь за стеклом, а я поговорю один на один. Попробую, чем черт не шутит?.. Но это мы с тобой «провернем» после обеда, а сейчас давай-ка, дружище, махнем к нему домой. Очень хочу взглянуть на жилье собственными глазами и поговорить с соседями. Посмотрим, что у нас наберется против него. И ты мне будешь надежным помощником и переводчиком. Как тебе такая миссия? Не обижает?
— О чем ты говоришь! — Дорфманис, укоризненно глядя на Сашу, привычно развел руками. Как толстый тюлень — ластами…
Турецкий нажал кнопку дверного звонка два раза, что соответствовало вызову господина Грибоваса. Никто, естественно, не откликнулся. Тогда нажал один раз. За обычной дверью, обтянутой коричневым потертым дерматином, послышались медленные шаги, и глубокий, можно сказать, бархатный, голос спросил по-латышски:
