— Не надо, — она поморщилась, — чему там цвести, Саша?
— Есть, чему… есть. Можешь мне поверить. Просто далеко не всякий умеет видеть, хоть и смотрит. А это — не одно и то же. У тебя, оказывается, очень красивые глаза, хрустальные такие… Не наивные, а… чистые. И на фигуру твою я почему-то никогда прежде не заглядывался, а теперь вижу, — он подмигнул, — что она достойна самого пристального внимания. Честное слово, не лукавлю…
— Ну а еще чего скажешь? — она насмешливо хмыкнула, но что-то помешало ей при этом быть резкой.
— Я бы много чего сказал… Ну, например, что такие женщины, как ты, встречаются в жизни, ой, как нечасто! И кому-то обязательно достанется это большое счастье. Главное, чтоб он сумел оценить вовремя, не прозевать его. Я знаю, почему только теперь это понял. Мне Эва застила глаза.
— Не оправдывайся, я знаю, что ты очень любил ее.
— Наверное, не совсем так, Ингуша. Я пытался разобраться, потом, в поезде… Я никогда не спрашивал себя, люблю я ее или нет. И она меня не спрашивала. Это была совершенно необъяснимая, ослепляющая, болезненная и счастливая страсть. Сумасшедшая, сшибающая с ног. Но женой и мужем мы никогда друг друга не мыслили, это — правда. И не ждали изменений, нас устраивало это сумасшествие. Но оно не могло длиться все время.
— Ты знаешь, Эва однажды сказала мне то же самое. А я не поняла и усомнилась: разве такое возможно? Ты представляешь, она мне ответила: «Ингуша, ты еще многого не понимаешь». И сказала так, что я почувствовала себя, по сравнению с ней, маленькой, неопытной девчонкой…. А ты еще долго будешь здесь? — спросила, уверяя себя, что без всякой цели.
Он пожал плечами. Склонив голову, как-то сбоку посмотрел на нее с нежностью, очевидно вызванной воспоминаниями, и ответил:
— Недельку, чуть больше… Ну, десять дней… Я тоже взял отпуск в нашем агентстве. Из прокуратуры меня уволили, в связи с тяжелым ранением.
— Я помню, Эва нервничала, звонила, но…
— Ничего странного, об этом знали только в Москве, вот она и примчалась, чтобы узнать. Узнала… на свою голову…
— Послушай, Саша, у меня с этими новыми похоронами в голове полная каша. Я ничего не понимаю. Я могла бы, в самом крайнем случае, понадеяться на твою, хотя бы краткую консультацию? Чтоб позвонить? Но без… ты пойми меня, я не хочу тебя компрометировать перед твоей женой.
— У тебя с собой трубка? — Он взял ее мобильный телефон и «вбил» в меню свой рабочий мобильный номер, отдал. — Будет нужда?.. А этот режиссер, он чей? Лорин или твой?
Она поразилась его догадке.
— С чего ты взял?
— Значит, твой, — он негромко хмыкнул. — Тогда передай ему. Если он подставит тебя или обидит, я попрошу своих здешних друзей, чтобы ему оторвали яйца. Передашь? — спокойно сказал, без тени улыбки или угрозы.
— Но почему? — она вспыхнула.
— Потому что мне дороги те, кто связаны с памятью Эвы.
— А у тебя нет необходимости записать и мой номер?
Он внимательно посмотрел на нее, достал свой мобильный и кивнул:
— Давай, в самом деле, ничего нельзя исключить. Это чтоб ты не наделала глупостей, — словно оправдываясь, сказал он, записал и спрятал трубку в карман.
А тут пришел адвокат и с подозрительной усмешкой уставился на них, беседующих со спокойным выражением на лицах.
— Вот, — сказал он, — протягивая ей инструкцию с адресами производителя и представителя фирмы в России и Латвии. — Сделайте одолжение, Инга Францевна, послушайтесь совета Александра Борисовича, он зря говорить не станет, я его достаточно хорошо знаю. А эти адреса можете переписать, но не знаю, зачем они вам.
Она быстро взглянула на Сашу, а этот отпетый негодяй ответил ей такой уморительной ухмылкой, что она поперхнулась от вырвавшегося смеха.
— Я не то сказал? — забеспокоился толстяк, снимая очки.
— То, Лазарь, дорогой, самое то. Я после тебе объясню, не при женщине.
И так подмигнул ей, что Инга окончательно поняла и приняла выбор подруги. Но не удержалась и тихо спросила, уже прощаясь:
— Мне когда позвонить?
— Лучше, если ты вообще будешь держать нас с Лазарем в курсе тех дел, которые замыслит этот… режиссер.
Инга поняла, что он хотел сказать: «Этот твой», но передумал, не захотел обижать.
