Если дело наконец-то стронулось, им, несомненно, нужен был человек, который помолится святому Джаду о безопасности и успехе предприятия, и Коппо подходил для этого как никто. Он молился по крайней мере дважды каждый день своей жизни – в святилище, если представлялась такая возможность, – чтобы почтить свою мать и своего бога.
При Коппо постоянно было два человека, да еще одного он нанял прямо тут, в Милазии. Одного из них Коппо поставил у западных ворот, благодаря этому они сразу узнали, когда курьеры из дворца выехали по направлению к ферме, чтобы взглянуть на Адрию. Фолько предупреждал об этом Коппо и Адрию тоже, разумеется. Для Уберто она была старовата и слишком высока ростом, но зато гибкой, с роскошными рыжими волосами. Фолько не сомневался, что ее пригласят ночью к Зверю.
У Коппо было собственное мнение насчет внешних данных Адрии: он бы назвал их весьма скромными, но был бы вынужден признать, что столь низкая оценка отчасти является его реакцией на образ жизни, который она вела наряду с мужчинами, что неестественно для женщины благородного происхождения (для любой женщины!).
Коппо считал, что это неприлично, как с точки зрения мирской, так и перед лицом Джада. Однако девушка была так же несгибаема, как любой из воинов Фолько, и Коппо никогда не слышал от нее жалоб, или отказа выполнить задание, или чтобы она выполнила его хуже, чем… ну, чем сам Коппо, не считая подвигов, требующих большой силы и владения оружием. И еще она держалась в седле лучше любого из них. Это раздражало, но было неоспоримым фактом.
А еще, если говорить по правде, Коппо сомневался, что у него самого хватило бы смелости взять на себя такую роль, какую предстояло сыграть ей: одна, ночью, в покоях графа Милазии, она намеревалась убить его и сбежать.
Коппо отвечал за ту часть побега, когда девушка выберется из дворца. После тревожного разговора с госпожой Катериной в Акорси, накануне отъезда его, Адрии и других утром летнего дня, Перальта осознал, что от того, насколько успешно он выполнит это поручение, зависит и его собственная жизнь.
Если моя племянница не вернется, сказала тогда госпожа, вызвав его в свои покои, я устрою так, чтобы наш новый человек из Эспераньи тебя отравил. Думаю, будет справедливо, чтобы ты это знал.
Справедливо? Это было совсем несправедливо, думал Коппо. Особенно учитывая то, что заговор с целью завладеть Милазией придумал Фолько, одобрила его Адрия, а он сам должен был только помогать, хотя ему этот план не нравился!
Еще более несправедливым все это выглядело оттого, что, каким бы ни было личное суждение Коппо о желанности Адрии Риполи, он считал совершенно непревзойденной красоту ее тети, жены его командира.
Коппо смутился (в комнате, кроме них двоих, находилась только ее служанка), неожиданно вспомнив некоторые свои недавние ночные мысли о госпоже Акорси. А она грозила ему смертью! Да еще от рук надушенного типа из Эспераньи, который явно предпочитал мужчин женщинам. Коппо никогда ни за что и слова не сказал бы против того, что делал его командир, – он любил Фолько и готов был умереть за него, – но его взгляд на мир и на поступки порядочного, храброго мужчины требовал сражаться на поле боя мечами и смотреть в глаза тому, кого ты убиваешь. Коппо даже не нравились луки и ружья, и он терпеть не мог новые полевые пушки.
И все же никто на свете не мог сравниться с Фолько, и если он применил такую тактику – в том числе использовал этого отравителя, отнюдь не воина, приехавшего с запада, – Коппо Перальта сделает все, что в его силах, чтобы быть полезным. Он готов рискнуть собственной душой.
Что до элегантной зеленоглазой женщины, прокравшейся в его сны, в тот летний день он ответил ей поспешной скороговоркой:
– Если я подведу господина – или вас, моя госпожа, – то заслужу любое наказание, которому вы меня подвергнете, в том числе смерть.
Коппо всю свою жизнь был не придворным, а солдатом – крупным мужчиной, которому не по себе в дамских покоях. Он смущался перед женой Фолько, нервничал, чувствуя себя неловким и неуклюжим. Просто находясь вместе с ней в одной комнате, в
