– Если бы я хотел убить или разоблачить вас, то к этому моменту уже закричал бы, не так ли?
Ей потребовалось вдохнуть несколько раз, чтобы снова заговорить:
– Тогда зачем вы здесь?
– Я был бы счастлив, если бы понял.
Она тихо рассмеялась. Действительно рассмеялась в этом холодном, страшном месте, раненая, ожидающая смерти. Потом сказала:
– Значит, нужно каким-то образом сделать вас счастливым. Может быть, поцеловать?
Это не то, чем кажется, подумал я.
– Вы так его отравили?
Подождав несколько секунд, она кивнула:
– Очень умно с вашей стороны. Фолько говорил, что Гуарино – лучший учитель Батиары.
– Обычно мы говорим просто «лучший человек».
Настала ее очередь пожать плечами.
– Фолько тоже так считает. Итак… почему же вы не позвали остальных? Чем вы занимаетесь, кроме того, что хотите быть счастливым?
Я не ответил. По другую сторону стены сейчас было тихо, комната, наверное, опустела.
– Эта лестница оканчивается за пределами города? – спросил я немного погодя.
Дворец вплотную примыкал к городской стене Милазии, и если последний поворот лестницы вел на запад…
– Так мне сказали.
– У них для вас есть конь? Вас встречают?
– Да, – ответила девушка и вздохнула. – Такой был план. До того, как эта грязная тварь ударила меня кинжалом и провернула клинок в ране.
– Вы не можете идти?
– Я могу прыгать и плясать, – с горечью ответила она. – Просто сидела здесь, чтобы любоваться видом и вести остроумную беседу с тем, кто придет схватить меня.
– Идемте, – сказал я. Вот так просто. Жизни меняются в одно мгновение. – Если вы обопретесь на меня, сможете спуститься по этой лестнице?
Девушка посмотрела вверх в мерцающем свете моей лампы.
– Почему вы это делаете? – спросила она.
Очень хороший вопрос.
– Сам не уверен, – ответил я. – Я возненавидел Уберто, и на это не понадобилось много времени. Человек, которого я уважал во дворце, почти наверняка уже мертв – из-за вас. Вы пробрались мимо него с ядом и убили. И я не испытываю никаких чувств при мысли о том, что Фолько д’Акорси получит власть в Милазии.
– Очень точный ответ, – сказала она, помолчав несколько секунд. – И умный.
– Это очень великодушно с вашей стороны. Но ответьте, вы можете стоять? Можете двигаться?
– С помощью – возможно.
– Кинжал, спрячьте его.
– Учтите, я всегда могу достать его снова. – Но она все-таки убрала кинжал.
Я спустился к ней. Рана оказалась в ее левой ноге. Она чем-то ее перевязала, высоко. Я подошел к девушке с той стороны, переложил лампу в другую руку, с усилием поднял Адрию и поставил прямо, держа за предплечье. Она застонала, покачнулась. Я перекинул ее руку себе на плечи и сказал:
– Нам нет необходимости спешить.
– Ни малейшей, – пробормотала она сквозь стиснутые от боли зубы.
– Смотрите: я делаю шаг вниз, а вы прыгаете на здоровой ноге.
– Ах! Вот каким танцам вас учили в Авенье?
Моя очередь удивиться смеху. И еще одному чувству, возникшему в тот момент.
– А в конце мы расцелуем друг друга в обе щеки, – проворчал я, принимая на себя вес ее тела, насколько мог.
– Это убило бы вас, – тихо напомнила она.
Я забыл. На мгновение забыл.
– В таком случае, несомненно, отложим поцелуй, – сказал я, делая первый шаг вниз.
В левой руке я держал лампу. Она была нам необходима. Моя правая рука обвивала талию девушки, я поддерживал ее, как мог.
– Отложим, синьор? Отложим наш первый поцелуй?! – возмутилась Адрия Риполи, и я погиб.
Я точно знаю, когда это случилось. Тот момент, шесть шутливых слов, произнесенных, когда я помогал ей спастись. Я помню это так ясно. Иногда я думаю, что бесконечно буду жить в воспоминании о нас двоих на той лестнице.
Какое-то время после этого я не видел Адрии Риполи.
