В ответ на это я рассказываю им одну и ту же притчу. Эта притча банальна, но при этом она довольно точно выражает суть происходящего.
Представьте себе, что у вас есть мать. Что она живет, допустим, в Милуоки вместе с вашим братом. И вдруг вы узнаете, что ваша мать тяжело заболела и попала в госпиталь. Вы посылаете брату телеграмму с вопросом:
«Что с матерью? Отвечай немедленно!»
Брат немедленно отвечает примерно следующее:
«У нас в Милуоки скверная погода».
Дальше идет талантливое и яркое описание климата в Милуоки. Но о матери ни слова.
Вы начинаете еще больше волноваться. Вы посылаете еще одну телеграмму с тем же вопросом:
«Что с матерью?»
Брат отвечает:
«Транспорт у нас в Милуоки работает плохо».
Дальше идет подробное, талантливое описание работы транспорта в Милуоки. Но о матери – ни слова.
И так – без конца. О том, что нас по настоящему волнует – ни слова. О главном – ни слова.
Под матерью здесь можно понимать нашу родину и ее судьбу, или, что сложнее и точнее, – то самое ценное, что делает литературу литературой, а именно открытое, свободное и безбоязненное самовыражение.
Когда я жил в Советском Союзе и мои рассказы нигде не печатали, моя восьмилетняя дочка, которая очень из за этого переживала, как то раз дала мне совет. Она сказала:
«Папа, что ты все пишешь о плохом? Ты напиши о чем-нибудь хорошем. Напиши о собаке. Может быть, если ты напишешь о собаке, твои рассказ напечатают».
В ответ на это я придумал короткую сказку. Она тоже довольно банальна, и тоже, как мне представляется, выражает суть вещей.
В некотором государстве жил был художник. Однажды его припасил к себе король и говорит:
– Нарисуй мне картину. А я тебя щедро вознагражу.
– Что же я должен нарисовать? – спросил художник.
– Все, что угодно, ответил король, – все, что угодно, кроме маленькой зеленой гусеницы.
– Значит, я могу нарисовать все, что я захочу? – еще раз спросил художник.
– Разумеется, ответил король, – за исключением маленькой зеленой гусеницы.
Художник отправился домой, чтобы взяться за работу Прошел месяц, второй, третий, королю надоело ждать и он снова вызвал к себе художника.
– Где же картина? – спросил он.
Художник вздохнул и ответил:
– Я не могу написать эту картину. Потому что я с утра до ночи думаю о маленькой зеленой гусенице.
Итак, картина современной русской литературы представляется мне очень безрадостной. Почему же я назвал свое выступление «Блеск и нищета»? С нищетой, казалось бы, все ясно, а вот блеска что-то не видно.
Это не совсем так.
Томас Манн однажды высказался следующим образом:
«Немецкая литература там, где нахожусь я».
Это заявление может показаться нескромным даже со стороны такого гиганта, как Томас Манн, но лишь на первый взгляд. Томас Манн хотел сказать простую вещь, и упоминание собственного имени было в этом высказывании – условным и случайным. Он хотел сказать, что пока живет и работает хотя бы один настоящий писатель – литература продолжается. Пока живет и работает хотя бы один гениальный русский писатель – русская литература продолжает оставаться гениальной.
Зерно литературы может нести в себе один человек, более того, оно может десятилетиями храниться под слоем пошлости и гнили, а затем, в первую же благоприятную минуту – дать ярчайшие всходы.
Надежду на возрождение русской словесности дает мне то, что в литературе продолжает трудиться один гениальный русский писатель. Это Иосиф Бродский. Кроме него в литературе работают несколько мастеров очень высокого класса. Аксенов, Войнович, Искандер, Синявский, Зиновьев, Ерофеев.
Помимо этого существует и критика. Мои друзья и коллеги Ваиль и Генис пытаются создавать на Западе образцы чисто художественной, сугубо эстетической критики, и делают это успешно, о чем свидетельствует хотя бы ненависть к ним со стороны почти всех эмигрантских беллетристов, которые полагают, что убожество с дальнего расстояния может сойти за благородство, а постоянная неизбывная мрачность заменит в их произведениях глубину. С бесконечным нетерпением мы ждем новых художественных книг Солженицына.
Я бы хотел дожить до тех дней, когда возродится наше опозоренное отечество, ставшее пугалом мира, и это будут дни возрождения нашей многострадальной литературы. Оба эти процесса неизбежны, и я даже не знаю, какого из них я жду с большим волнением…
