– Ну, довольно разговоров. Принимайтесь за работу.
– На когда намечено отбытие?
– Через неделю – самое позднее.
– Вы мне давно уже это говорите.
– На этот раз действительно так и будет.
Козимо услышал звук удаляющихся шагов. Он вышел из дома и снова пошел за писарем. Эрих свернул к замку.
Козимо долго наблюдал за царившей во дворе замка бурной деятельностью. Дождь уже прекратился, гроза отдалилась. Несколько аристократов со своими спутницами вышли из ворот. Дамы раздавали беднякам милостыню, что создавало неописуемую суматоху.
Козимо подошел к пожилому мужчине, как и он, рассматривавшему замок.
– Скажи мне, кто здесь живет?
– Ха! Знатные люди, богатые и могущественные. Но важнее всего то, что здесь трудятся девять бравых рыцарей, которые поведут нас к Гробу Господню.
Козимо ничего не ответил.
«Рыцари… Как узнать, кто они и что их связывает с Измалем, Хьюго де Пайеном и тем, что называется «Столп»? Кто-то хотел помешать Измалю отправиться в это путешествие. Почему? На Западе организуется много караванов паломников, почему он примкнул именно к этому?!
Козимо не спеша вернулся в деревню.
«Кажется, этот Гаргсаль много знает, – размышлял он. – Он может оказаться мне полезным, если найти к нему подход».
Он вернулся на постоялый двор мэтра Романа.
* * *
Четыре следующих дня Козимо потратил на то, чтобы завоевать доверие бывшего монаха. Гаргсаль вначале с подозрением отнесся к неизвестно откуда прибывшему незнакомцу, который предлагал свои услуги переписчика. Но, уступив настойчивости Козимо и убедившись в его талантах в каллиграфии, Гаргсаль решил, что только выиграет от дополнительной пары рук.
– Где ты научился так писать? – спросил он.
– Я некоторое время был послушником в Оккло. Моему наставнику нужен был помощник.
– Как ты узнал, что у меня есть мастерская? Никто здесь об этом не знает…
Козимо улыбнулся.
– Вы используете квасцы для выделывания кожи. Вас выдал запах.
Гаргсаль понимающе кивнул. Они договорились.
Молодому человеку было поручено переписывание официальных бумаг, которыми хозяин мастерской сам не мог заняться из-за срочного заказа Эриха. Козимо пока ни разу не удалось близко подойти к подставке переписчика, чтобы посмотреть на оригиналы. Зато благодаря тому, что они работали в одном зале, ему не составило труда установить контакт с монахом и обсуждать все, что было связано с организацией паломничества. От Гаргсаля он многое риал, так как тот был простоват. Проявляя строгость во всем, что касалось работы, он был, тем не менее, очень доверчив в остальном.
Как-то вечером один из паломников, пряча лицо, пришел в мастерскую забрать свой заказ – книгу с иллюстрациями. Козимо знал, что в этой книге были миниатюры – репродукции римских эротических фресок. Мужчина заплатил за свою непристойную книжку и исчез.
Однако на следующий день он снова пришел, чтобы потребовать отретушировать сцену банкета. На этот раз Козимо удалось рассмотреть его лицо. Круглое, с обвислыми щеками и бегающими глазками. Гаргсаль вежливо ответил ему, что не располагает временем, чтобы заниматься этим произведением. Мужчина ушел, не настаивая.
– И вот такие отправляются в Иерусалим! – ворчал бывший монах. – Вот вам и добропорядочный верующий…
Позднее Козимо узнал имя заказчика книги: Оберон де Сентив. От Гаргсаля он также узнал, как записываются для получения места в караване, а также что паломники должны направиться к портам Венеции, Пизы или Генуи.
– В Святую землю больше не ходят пешком, – сказал Гаргсаль. – Добираясь по морю, можно выиграть время. Но это, конечно, опасно.
Козимо принял это к сведению.
В свободное время он бродил по окрестностям, надеясь узнать что-то новое. Вечером он не выходил из своей комнаты, обдумывая последующие шаги.
Ночью он внезапно проснулся от того, что кто-то толкал его в плечо. Несколько минут спустя он уже был в общем зале трактира. Зал освещался свечой, на урны с пеплом падали тени. Кроме Козимо, внизу находились двое вновь прибывших.
Одного из них звали Круатандьё. Среднего роста, с уже начинающей лысеть головой, несмотря на свои двадцать лет, с хитрыми искрящимися глазами. На нем была рубаха из зеленого холста, что делало его похожим на ребенка.