И в самом деле, в эпоху, когда всякое решение еще становилось прецедентом, а только начавшаяся индустриализация усугубляла борьбу интересов, всегда острую в этой стране горячих голов, губернатор Эно должен был обладать незаурядным тактом. Соседство Франции превращало Эно в объект воображаемых или реальных территориальных притязаний Наполеона Маленького, который, похоже было, от времени до времени ищет вздорных поводов для ссоры с бельгийцами. В верхах ходили слухи: император Франции тайно-де предложил Голландии поделить Бельгию на две части, одну из которых он оккупирует (недаром он так усердно собирал сведения о численном составе войск в укрепленных фортах на границе). И тем не менее, Наполеон III был гарантией порядка во Франции, а сама эта опасная страна — дружественным государством, и, стало быть, приходилось держаться середины между недоверием и подчеркнутым доброжелательством по отношению к французским либералам в изгнании. О том, что Луи Труа сумел найти правильный курс среди этих опасностей, свидетельствовала лента ордена Почетного легиона.
Случались конфликты и местного характера, например, когда радикалы осадили монастырь в Монсе, или когда бесчинствовала Черная банда, наводившая ужас на деревенских жителей, и когда потом с ней расправились, едва ли не чересчур жестоко. В этих случаях, по общему мнению, Луи Труа проявлял себя как человек ловкий и в то же время гуманный. Но он умел быть и твердым. Самый скандальный процесс во времена его правления произошел в Монсе, то был процесс графа и графини Бокарме, уличенных в убийстве калеки-зятя, наследство которого они хотели прибрать к рукам. Из Парижа защищать их приехал Лашо1, и заседания суда проходили так бурно, что губернатор Эно, президент Палаты и генерал в военной форме посчитали своим долгом сидеть в зале на возвышении рядом с судьями. Бельгийская знать реагировала на происходящее так же, как когда-то французская и нидерландская знать на громкий процесс некого графа Горна в Париже почти за сто лет до этого: речь шла не о том, чтобы спасти несчастного, но о том, чтобы смягчить меру наказания, которую считали позорной для всех именитых семей, состоявших с ним в родстве. Губернатор, как и брюссельские власти, не сдался. Быть может, этому представителю крупной буржуазии было в какой-то мере приятно устоять против напора страстей, в которых еще сказывался феодальный дух. Граф Бокарме был казнен на центральной площади Монса перед закрытыми окнами и запертыми ставнями Благородного собрания и особняков титулованных особ. В ту пору Ремо был еще ребенком: позднее, несмотря на свое отвращение к смертной казни, он несомненно счел, что дядя поступил правильно.
В Марбе-Ла-Тур, маленькой деревушке по соседству с Ла Пастюр, г-на Октава знают все. Новости, какие ему сообщают о дяде, печальны. По прибытии в замок сердце Октава сжимается: жалюзи в комнате дяди на втором этаже опущены — неужели он опоздал? Но из окна маленькой гостиной, куда она вышла, чтобы немного отдохнуть, его увидела Зоэ и сама открывает ему дверь. Бедняжка Луи очень плох, но, слава Богу, в полном сознании — он будет рад увидеть племянника. Когда-то Зоэ была хороша собой, но от старости, горя и усталости словно бы осела и разбухла; теперь все ее очарование состоит в необычайной кротости. Со времени смерти своей дочери Матильды (тому в минувшем мае исполнилось два года), она носит траур и потому уже заранее похожа на вдову. Зоэ рассказывает гостю, что ее дорогой Луи на минувшей неделе с величайшим благочестием причастился Святых Даров; надеялись, что ему станет лучше, но нет. Господь, как видно, хочет призвать к себе бедного больного. Октав, который верит или старается верить, почтительно слушает тетку, но про себя задается вопросом, соразмерны ли чувства дяди Луи чувствам его жены. Он вспоминает, как сам когда-то написал, что перед лицом смерти хороши только две позиции: христианство и стоицизм. В своем дяде он прежде всего восхищается стоицизмом.
Зоэ вверяет гостя попечению Бувара, который сорок лет состоит камердинером при Луи Труа. Октава всегда трогает преданность одного мужчины другому: он замечает, как измождено лицо старого слуги, вот уже несколько месяцев бодрствующего по ночам у постели хозяина. Ему кажется, что старый камердинер едва ли не ближе больному Луи, чем сама добрая Зоэ.
