Шкатулка, запечатанная Мишелем, выполнила свое назначение — разбудила мое воображение. И однако, глядя на эти благоговейно сбереженные останки, невольно завидуешь животным, у которых нет никакой собственности, кроме их жизни, которую мы зачастую у них отнимаем; поневоле завидуешь также садху15 и анахоретам. Мы знаем, что эти безделушки были кому-то дороги, иногда полезны, и, главное, ценились за то, что помогали выявить или украсить представление человека о самом себе. Но смерть владельца делает их такими же бесполезными, как игрушки-аксессуары, которые мы находим в могилах. Сколь мало значит человеческая индивидуальность, которой мы так дорожим, убедительней всего доказывает скорость, с какой в свою очередь гибнут, разрушаются или теряются предметы, которые эту индивидуальность подпирают, а иногда символизируют.
Сохраняя набранный на предыдущих страницах темп, я попытаюсь изложить на бумаге то немногое, что знаю о семье Фернанды и о первых годах ее собственной жизни. Чтобы углубиться в мир ее предков, я пользуюсь скудными сведениями, по крохам собранными в генеалогических трудах или в сочинениях местных эрудитов. В описании более позднего времени я завишу от воспоминаний самой Фернанды, переданных мне Мишелем. История моей родни со стороны отца, подробности которой я знаю лучше, история самого отца, которая рисуется мне сквозь обрывки того, что он мне неоднократно рассказывал, уже гораздо ближе к моей собственной истории; то же самое можно сказать и об описании мест и краев, где прошли первые годы моего детства. Они неотделимы от моих личных воспоминаний, и о них речь впереди. То, о чем я расскажу сейчас, наоборот, большей частью мне незнакомо.
Если верить местной хронике, семейство Картье (до XVII века эту фамилию писали через Q) обосновалось на земле Льежа в очень давние времена. Некий шевалье Либье де Картье, женатый на Иде де Оллонь, был в городе Льеже «временным поверенным», то есть чем-то вроде консула — в 1336 году в городе было два таких «поверенных»: один представлял знать, другой — ремесла. С этой семьей произошло то, что происходит со всеми старинными семьями: она угасла, вернее, угасла бы, если бы некий Жан де Форви, в 1427 году женившийся на Мари де Картье, не взял себе ее фамилию и герб. Таким образом, привитые к новому стволу, Картье продолжали процветать в странном духовном государстве, осколке Священной Римской Империи, каковым был Льеж до 1789 года. Все эти люди заключают в лоне своей касты разумные союзы, наверняка получая в приданое хорошие земли или поддержку влиятельных отцов и дядей при дворе князя-епископа или при городских властях. Они округляют свою недвижимость: в перечне принадлежащих им имений до XVIII века числится Форви; в 1545 году к ним прибавляется Флемаль, но только в 1714 Луи-Жозеф де К. (будем писать его через французское «С» — так это выглядит более благопристойно1), владелец еще и Суксона, местности под названием Монс и округа Керкраде, получает от тетки сеньориальные права на деревню Флемаль-Гранд, которой в свое время владел орден Святого Иоанна Иерусалимского.
Члены этой семьи поочередно, а иногда одновременно занимают официальные должности: эшевен2 от дворянства, эшевен высшего, низшего и среднего суда, высший магистрат, постоянный депутат Льежских Штатов, секретарь по финансовой части, личный советник Монсеньера епископа Максимильяна-Генриха Баварского, личный советник и казначей Монсеньера епископа Иоанна-Клементия Баварского, каноник-бенефициат капитульной церкви Святого Иоанна и церкви Богоматери. Пятеро из них побывали в XVIII веке бургомистрами, трое по два раза. Веком ранее такая честь была сопряжена с опасностью: пятеро льежских бургомистров в XVII веке погибли на эшафоте, шестой был убит. Все они принадлежали к партии реформистов. Но предки Фернанды были сторонниками митры. Впрочем, и для таких людей официальные должности были отнюдь не синекурой. Около 1637 года некий эшевен от знати, которого заподозрили в соучастии в убийстве бургомистра Ла Рюэля, был растерзан толпой: по преданию, она пила кровь несчастного и терзала зубами его плоть.
