Благодаря встрече с тобой. Семь свиданий, которые изменили мою жизнь - страница 23

– Вижу, ты и правда любишь животных, – сказал я.

Харука кивнула и достала из кармана маленький кошелек для мелочи в виде головы медведя. Он был довольно потрепанный, явно не новый.

Поддразнивая ее, я изобразил удивление:

– Оу, ты пользуешься детским кошельком?

– А что, нельзя? – вспыхнула она, но потом снова улыбнулась.

В зоопарке, кроме нас, почти никого не было, и Харука вновь стала рассказывать об отце:

– Папа и мама приходили со мной в этот зоопарк гулять, когда я родилась. Разумеется, я этого не помню… У папы такой характер, что он может подружиться с кем угодно. Однажды он разговорился со смотрителем. Народу было мало, вот как сегодня, и смотритель подробно рассказал о зоопарке. Он даже показал то, что закрыто для обычного посещения… Недавно я обратилась к папе за советом, и папа вспомнил этот случай. Вот поэтому мне во что бы то ни стало захотелось сюда прийти. Но как-то странно в одиночку идти в зоопарк, и я попросила тебя составить мне компанию.

– Но ты могла пойти с мамой.

– В моем возрасте идти в зоопарк с мамой смешно, – фыркнула она. – Так никто не делает. К тому же мама сейчас не то чтобы категорически, но не очень-то хочет ходить куда-то вместе со мной. – Она нахмурилась.

– Но… здесь ничего не поменялось. Те же животные, что и раньше… – Я поспешно попытался сменить тему разговора.

Харука вытащила из кошелька-медведя заранее заготовленный самолетик фиолетового цвета. На крыле было написано:

– Большинство животных зоопарка родились в неволе, и за ними всегда ухаживали, – тихо заговорила Харука. – В отличие от диких животных они привыкли к людям. Но, разумеется, иногда они становятся агрессивными, теряют контроль, и тогда, как сказал мне папа, их передвижения ограничивают.

– Животных жалко, но ничего не поделаешь. Ведь даже обычных домашних собак часто сажают на цепь или держат на коротком поводке.

– В зоопарке детеныши не сразу привыкают к ограничениям. Они пытаются убежать. Бывает, даже ранят себя. Но постепенно все меняется. Как только они увидят веревку, становятся как шелковые. Ты понимаешь почему?

– Ну… Наверное, они думают: «Если продолжать в том же духе, упрямиться, все равно ничего не выйдет – человек все равно сильнее. Самый правильный выбор – смириться». Только не говори мне, что животные не могут думать.

– Не скажу. Кстати, именно так и происходит, только на уровне инстинктов. Но… разве это не похоже на нас?

– Что ты имеешь в виду?

– Взрослые животные достаточно сильные для того, чтобы избавиться от пут. Но они этого не делают. Никакой агрессии. Привычка. Инстинкт.

– Наверное, не только это. Ты прости, но я опять обращусь к разуму животных. Они думают так: «Мне хватает ума понять, что идти наперекор бесполезно. А если я буду брыкаться, все решат, что я полный отстой, если до меня не доходит очевидное».

Харука рассмеялась.

– А ты знаешь, это используют дрессировщики. Пока животное не сообразит, что от него требуется, пока оно брыкается, его крепко связывают, а когда до него доходит, необходимость в веревке отпадает.

– Дааа… – протянул я. – Не сказать, чтобы это было приятно слышать. Ведь мы и правда очень похожи.

Девушка кивнула.

– Папа тоже так говорил. Нас, конечно, не связывают веревками и не сажают на цепь, но к семнадцати-восемнадцати годам мы бываем накрепко связаны стереотипами. И не сказать, что это хорошо, потому что стереотипы ограничивают.

– Да уж. Стоит только получить плохую отметку на контрольной, и сразу начинаешь думать, что ты ни на что не способен…

– Это касается не только учебы, – вздохнула Харука. – Много чего в нашей жизни происходит именно так. Из-за каких-то дурацких стереотипов ты вдруг решаешь, что тебе не под силу сделать то, что ты хотел бы сделать. И это держит, как самая крепкая веревка.

Ого, это ведь про меня. В младших классах такого не было, а сейчас я все чаще говорю себе: «У меня это точно не выйдет», «Всегда найдется кто-то лучше и сильнее меня» – и в результате я даже и не пытаюсь что-то предпринять. Решил: «Мне не потянуть» – и распрощался с мечтами.

А Харука продолжала: