— Вот.
— А когда письмо готово, мы…
— Перебираем его… внутрь.
— Внутрь чего?
— В кон… кон… концерт?
— В конверт. А потом идем на…
— Почту.
— Очень хорошо.
— А вы?
— Что я?
— Вы написали то письмо?
— Какое письмо, Миша?
— Своему отцу.
— И вы еще будете убеждать меня, что у вас путаница в мыслях?!
На ее лице — проблеск гордости. Я улыбаюсь.
— Нет, Миша, пока не написал. Пока нет. Кстати, а не черкнуть ли вам несколько слов? Уверен, вы, Миша, тоже давно не писали писем. Прошу, возьмите блокнот, напишите что-нибудь для Мари. Ей будет очень приятно, вам так не кажется?
— Да, но… не этой… а тем… который… Не этой.
— Не ручкой?
— Нет. Который стирается.
— Карандашом?
— Да.
— Кажется, у меня при себе была парочка…
Порывшись в рюкзаке, я вынимаю из пенала два карандаша и протягиваю их пациентке.
— И разминку.
— Резинку?
— Да.
— А у меня ее нет.
— У меня есть. Посмотрите в ящерке.
Она указывает на прикроватную тумбочку.
— В ящике?
— Ну да.
— Вы хотите, чтобы я достал резинку из ящика?
— Да. Она в железной штуке.
Я подхожу к тумбочке, Миша усаживается за стол.
Я выдвигаю ящик и вижу в нем две жестяные коробки, покрытые многолетней патиной, — такие точно пришлись бы по душе старьевщику. Открываю первую. Внутри — маленькие желтые таблетки, штук пятьдесят. Я так ошарашен, что едва не роняю коробку. Миша ничего не замечает. Я захлопываю коробку. Мое сердце стучит в несколько раз быстрее, чем минуту назад. Открываю вторую коробку, в которой и впрямь лежат канцелярские принадлежности — скрепки, кнопки, старательная резинка.
Беру ластик, аккуратно закрываю крышку, задвигаю ящик. Миша сидит за столом, склонившись над листом, и пытается что-то вывести на нем своим скачущим почерком. Одна ее рука лежит на бумаге, другая держит карандаш.
Я не в силах произнести ни слова.
Сколько таблеток в этой коробке?..
Штук пятьдесят, не меньше.
А медицинский персонал и понятия не имеет.
Вспоминаю разговор санитара с мадам Сельд, при котором я присутствовал несколько недель тому назад.
Выходит, это снотворное.
«Дорогая Мари», — написала Миша на листе.
Она подняла карандаш и медлит.
Миша глядит на меня: без моей помощи ей не продолжить, она робеет перед листом бумаги. Я ободряюще киваю. Она снова берется за дело.
Я приближаюсь к столу.
Поколебавшись несколько секунд, обращаюсь к пациентке:
— Миша, посмотрите на меня.
Она поднимает голову, словно девочка, которую прервали во время диктанта.
— Вы копите таблетки, которые вам приносят после ужина?
— Что-что?
При виде этих притворно простодушных глаз у меня возникает неодолимое желание обнять ее.
— В поисках ластика я по ошибке открыл другую коробку. Догадываетесь, что я там увидел?
Молчание пациентки длится недолго. Я знаю ее, я очень хорошо узнал ее за время нашего знакомства. Иногда мне даже кажется, что я могу читать ее мысли.
— Подождите. Я вам скажу… Это только… для того… чтобы быть… съедобной… понимаете?
— Чтобы быть свободной?
— Да. Свободной, вот именно. Просто знать. Что это мозвожно… Пока у меня еще есть голова на плече.
Долгое время мы сидим молча.
— Вы не скажете?
— Я подумаю, Миша.
Миша стоит перед злой директрисой, которая разглядывает ее без капли сочувствия.
— Мадам Сельд, я вынуждена с прискорбием сообщить вам, что несколько дней назад мы получили письмо, в котором в ваш адрес выдвигается обвинение в совершении ряда правонарушений. Кроме того, в данном письме содержится перечень всех без исключения предметов, которые находятся в вашем распоряжении.
— Вот оно что. Но кто же мог написать такое?
— Это не имеет значения. Сосед, соседка, посетитель, медицинская сестра, ваша подруга Грейс Келли! А может быть, сиделка, которая позарилась на ваш вентилятор или транзистор! Такова человеческая натура, мадам Сельд, и, учитывая ваши корни, я не думаю, что это стало для вас откровением. Или вы считали, что положение изменилось? Увы, нет: ради комнаты с хорошим видом, ради мебели люди готовы на все.
— Знаете, у меня почти ничего нет. Я продала квартиру, чтобы оплачивать свое пребывание здесь, у меня осталось одно-единственное кольцо, а мой транзистор не стоит и гроша.
— Это только слова. Так все говорят. А потом — раз! — обнаруживается кубышка. Но речь о другом. Полагаю, вы прекрасно понимаете, о чем пойдет наш разговор.
