— Помаленьку, помаленьку… Но я не совсем понимаю, что происходит.
— О чем это ты?
— Здесь. Теперь все не так, как раньше. Уровень падает ниже и ниже. Две постоянки умерли…
— Постоялицы?
— Да. Две за одну неделю. Мадам Креспен, та, которой присылали сухокопченые палки, она… ночью… ффюить — и все.
— Ты расстроилась… Ведь мадам Креспен тебе очень нравилась.
— Да… Конечно, я понимаю, старики — они и есть старики. Я тебе уже говорила, к этому надо относиться как к неизбежности… Настает момент, когда жизнь просто не может продолжаться дальше. И в некоторой степени это даже здорово. Это не печально, но пугает.
— А вторая дама? Ты была с нею знакома?
— Нет, она жила на четвертом. На четвертом эпатаже. У них там… Они не бесшумные, знаешь, но они похожи на призраков, которые расхолаживают по ночам, так что их надо запирать. Зато каталог… Вот в чем дилемма.
— Какой каталог?
— Ну, который «Труа… с…» — Она подыскивает слово. — «Труа-плюс».[4]
— И в чем проблема?
— Это был ее каталог.
— Мадам Креспен?
— Да, она одолжила его мне, чтобы я могла заказать шляп… шляпунцы, и теперь я не знаю, как быть, ведь мне не удалось вернуть его.
— Ну, это не так серьезно, Миша, не думаю, что она забрала бы его с собой. Тебе там что-нибудь приглянулось?
— Нет, я не люблю помпоны… И к тому же здесь стало не так, как прежде. Особенно по вечерам, когда они делают ходики.
— Какие ходики, Миша?
— Когда все посидельницы разбрелись по своим комнатам, они делают ходики, чтобы раздать… и по утрам тоже. Я не понимаю, для чего это.
— Ты зря беспокоишься: я тебе уже объясняла, медсестры делают обход, чтобы проверить, все ли благополучно.
— Я не люблю ночи.
— Плохо спишь?
— Это из-за слов, я тебе говорила. Именно по ночам они… отваливаются… отрываются, когда мне никак не уснуть, я точно знаю, что в эти минуты они подкидывают меня, покидают меня, целыми вагонами, на дикой скорости, с этим ничего не поделать, правда, и даже мой лого… голо… логарифм…
— Логопед?
— Да, он мне сам об этом сказал. В том состоянии, в котором я сейчас, от испражнений больше нет никакого проку.
— Ты преувеличиваешь, я уверена, такого он не говорил. Все дело в том, что ты не любишь упражнения.
— Они меня изнуряют. А после занятий… ты бы видела, как я собираю себя по крупе. Знаешь, это так печально…
На несколько мгновений она погружается в свои мысли.
— Человеку вообще не следовало бы стареть. Впрочем, раз уж ты здесь, скажу тебе вот что. Я все обдумала и выбираю креманку.
— Как так?
— Для моих остатков. Креманка… тарелочка бутербродов, и дело в шляпе. Точно так же было у мадам Креспен. По-моему, очень славно вышло.
— Ты имеешь в виду кремацию?
— Ну да. Но пусть бутерброды с насосом, а не с паштетом.
— С лососем? Договорились, но, по-моему, ты слишком торопишь события.
— Я не смогла поехать к мадам Креспен. Они заказали вагон, чтобы поместились все желающие, но я была чересчур утомлена.
— Все ясно, Миша, это нормально. Тебе надо отдыхать.
— А малыш?
— Какой малыш?
Разумеется, я понимаю, о ком она говорит.
— Твой, какой же еще! Где он сейчас?
— Ну… пока на прежнем месте. Я говорила с Лукасом. Он с сочувствием выслушал меня, но все равно собирается ехать в Индию. Он работает в туристической компании «Новые границы», и ему предложили должность местного представителя. Он хорошо знает страну и с самого начала говорил мне, что ожидает это назначение. А я с самого начала говорила ему, что не хочу переезжать.
— Почему?
— Ну, из-за тебя, Миша, и потом, у меня нет никакого резона перебираться в Индию. Я только что нашла здесь работу, о которой мечтала, да и не так-то это легко…
— А парень что? Он расселился… расслоился?..
— Рассердился? Нет. Он сказал, что я могу оставить ребенка, если хочу. Пообещал, что будет по возможности помогать мне. Но сам намерен уехать. Несмотря ни на что. К тому же у него не было особого желания заводить ребенка. Знаешь, мне кажется, он не очень-то влюблен в меня.
— Вот как? Но почему?
Скажи я, что он отказался принять чек на пять миллионов евро, она удивилась бы меньше.
— Такова жизнь, Миша.
— Но… Ты ему выяснила, что твои волосы нормально не причесать?
