Он жалостливо посмотрел на Гусса, в глазах плескались страх и раскаяние.
— Вы были правы, священник, — опять сказал он. — Что мне сделать? У меня есть золото. Я могу жаловать вам титул. Ну, скажите же, что я могу сделать?
Гусс зло посмотрел вниз. Колени маркграфа стояли на теле той толстой женщины, а он даже не заметил.
Священник подумал, не убить ли его. Или хорошенько приложить по роже сапогом пару раз, чтобы эта жирная физиономия превратилась в кровавое месиво.
Стало бы легче. К тому же это вполне достойное наказание за разорение земель, которые были вверены ему.
Нужно сдержаться. Это слишком… по-зверски.
— Ещё не поздно исправиться, маркграф, — произнёс Лютор Гусс, потянувшись к кожаному поясу. Он достал длинный металлический прут. — И вот что можно сделать…
Глаза Борса расширились, когда на конце прута он увидел символ кометы с двумя хвостами. Железо было холодно и чёрно, словно потухшие угли. Но он знал, что это. Он видел, как быстро раскаляется клеймо, как оно нагревается в языках костра, пока не начнёт пульсировать красным, будто умирающее солнце.
— Что вы…
— Все покаявшиеся носят метку, — мягко произнёс Гусс. — Вы ведь раскаиваетесь, маркграф? Хотите очистить свою душу?
Фон Ахен замотал головой. Это не то на что он рассчитывал. Бледное лицо Борса исказилось от ужаса, и он принялся подниматься с колен.
Гусс наклонился, и железная перчатка тяжело легла на плечо маркграфа. На лоб фон Ахена упала тень клейма, словно указывая то место, где будет метка.
— Несите дрова, дети мои, — громко сказал Гусс, зная, как быстро займётся пламя. — У нас новый последователь.
Он одарил маркграфа диковатой улыбкой, припомнив самопожертвование тех, кто освобождал Кольсдорф. Краем глаза он видел, как фанатики ринулись выполнять его приказ. Борс фон Ахен дёргался, но был до противного слаб.
— Отбрось страх, — произнёс Гусс, поворачивая прут с клеймом и любуясь тенями, которые оно отбрасывало на лице толстяка. — Боль мимолётна.
На этот раз Гусс улыбнулся по-настоящему, и, словно солнечный луч, пробившийся сквозь пыльный витраж, блаженный свет на миг преобразил печальное лицо священника.
— Спасение, истинно говорю тебе, вечно.
Чумной жрец
Си Эл Вернер
Переводчик: 4rj
Возле крестьянской мазанки стояло невысокое деревянное святилище. Сложенный из брёвен алтарь был посвящён капризным духам природы, насылающим невзгоды на головы рейкландских виргатариев. Чтобы задобрить эти зловредные силы, святилище было обвешано самыми чудными подношениями: на полочке, между каменной чашей с ячменём и пучком пшеницы, выстроились надтреснутые клювы ворон и сорокопутов. К тонкой палке, висящей над алтарём, была привязана иссохшая лапка лисицы, пойманной в курятнике, а на самой верхушке — прибит человеческий палец, отрубленный у какого-то бродяги; палец указывал наверх, на небеса, на древних богов ветра и грозы.
А из тени под алтарём чёрные глаза-бусины наблюдали, как два виллана вынесли из сарая тяжёлые кули с зерном. Когда их погрузили на запряжённую волами повозку, соглядатай едва сдержал ехидный смешок. Запах пота и тяжёлого труда распространился от плечистых крестьян, смешиваясь с удушливой вонью волов и другой скотины. Однако ещё один запах, более тонкий, остался для людей незамеченным. Среди прочих ароматов этот был самым важным, ибо то был запах смерти, и поднимался он от тех самых мешков, которые ворочали сейчас крестьяне.
Прямо у них под носом, и эти глупцы даже не заметили!
В голове вспыхнуло иссушающее чувство презрения, Скрич стеганул по грязи своим длинным голым хвостом. Жалкие людишки: подлые, слепые создания, ума — не больше чем у блохи! Неважно видят и слышат, но обоняние — его попросту нет! Они и своего запаха распознать не могут, не то, что другого существа! Воистину, эти слабые, презренные твари тянут дни лишь с позволения Рогатой!
Как только люди закончили работу, Скрич бросился из убежища прочь. Если бы крестьяне в тот момент обернулись, их глазам предстало бы совершенно гротескное зрелище: крупное, крысоподобное создание в запачканных чёрных лохмотьях удирало по грязной жиже в направлении свинарника. Помимо того люди могли бы заметить ржавый меч, привязанный к поясу чудовища верёвкой из крысиных кишок, и злобный ум, блестевший в его чёрных глазах. И тогда они припомнили бы старые сказки о подземных жителях, о нелюдях, обитающих в непроглядной тьме подземного мира, и в страхе обратились бы в бегство.
