- А мне нравится, - заявил Коломнин. И не потому, что в самом деле так уж понравилась странная скульптура. А потому что гонористый, изливающий вокруг себя желчь Бурлюк за какие-то десять минут, что прошли с момента их встречи, так ухитрился настроить против себя, что поневоле хотелось противоречить во всем. Бурлюк насупился, собираясь пройтись по поводу сомнительного художественного вкуса собеседника, но тут взгляд его упал в сторону и сделался каким-то восторженно-очумелым.
- Так вот вас куда попрятали, - пробормотал он.
Над спутниками навис высоченный памятник Дзержинскому с полустертой надписью на постаменте. Чуть далее вдоль аллеи разместились трое Лениных. Причем двое как бы ненароком отвернулись от третьего - сумрачного узкоглазого деда с грузной фигурой мордовского крестьянина. Было похоже, что они им заметно тяготятся. Как тяготятся безграмотным родичем из провинции, навязавшимся в компанию. С противоположной стороны аллеи щурился Михал Иванович Калинин. Но вожди напрасно комплексовали: осторожненькая насмешка всесоюзного старосты была обращена не на них, а на расположившийся в глубине бюст Брежнева. Добротный, белого мрамора пиджак Леонида Ильича был утыкан бесчисленными орденами.
Несколько в отдалении набычился безносый Сталин. Росточком скульптура выдалась помельче соседа - Якова Свердлова. И это травмировало самолюбивого "отца народов".
Задвинутая в запасники старая гвардия выглядела внушительно, в полной готовности
вернуться на магистральный путь истории.
Впрочем нельзя было не отдать должного мрачному юмору устроителей экспозиции. Точнехонько за Сталиным расположили чугунную решетку, с притиснутыми изнутри булыжниками - страдающими человеческими лицами: жертвами репрессий.
И над всем этим полыхал притороченный к фонарному столбу массивный герб Союза Советских Социалистических республик.
- М-да, полный паноптикум, - оценил Коломнин.
- Какую державу развалили, сволочи, - выдохнул Бурлюк. Как оказалось, оба они глядели на одно и то же. Но каждый увидел свое.
С удивлением заметил Коломнин, что глаза старого аппаратчика увлажнились: человек, обязанный своим нечаянным богатством развалу прежнего государства, искренне о нем скорбел.
Перехватив озадаченный взгляд Коломнина, Бурлюк отчего-то рассердился:
- В глаз попало. Да вот как будто и пришли. Лучшее, говорят, на Москве переговорное место.
Метрах в семидесяти, на аллее, упирающейся в набережную Москвы-реки, располагалась уютненькая "стекляшка" с пристроенной беседкой - в форме теремка. Кафе только открылось, и посетители еще не появились.
Бурлюк прошествовал в беседку, а Коломнин в поисках официанта заглянул в павильончик. У входа, что было совершенно удивительно для обычной пивной, оказался втиснут черный рояль с разложенными на пюпитре нотами.
У барной стойки, спиной к входной двери, беседовали двое: пожилой кавказец наставлял молоденькую сексапильную официантку.
- Ты мой принцип помнишь, да? Вежливость и еще раз что?
- Вежливость. Чего не понять? - нетерпеливо взбрыкнула девушка.
- Ты не дерзи, а проникнись. Это тебе не твоя столовка. Здесь - культура, - он показал на набережную, вдоль которой вплоть до Крымского моста протянулась выставка картин. Плотоядно провел вдоль ее бедра. - А у тебя грубость бывает. Имей в виду, личное личным, но еще замечание и - опять будешь в столовке на тыщу рэ околачиваться. Поняла, нет?
- Да поняла. Там вон посетитель нервничает, - через окошко был виден расположившийся в беседке Бурлюк. С недовольной гримасой водил он пальцем по поверхности дубового стола.
Беседка была почти пуста. Лишь за крайним столом безучастно склонился над бокалом пива сутулый коротковолосый мужчина, углубленный в себя.
Коломнин поспешил присоединиться к Бурлюку.
- Я эту пивнуху в прошлый приезд случайно наколол, - сообщил Бурлюк. Лучшего места для неспешного разговора не найти. К тому же кормят прилично. И цены, что важно, невысокие.
Коломнин спрятал невольную гримасу: человек, оборачивающий десятки миллионов долларов, экономил на рублевой закуске.
Припорхнула с выражением любезной готовности официанточка:
