И вновь Федор ни гу-гу, показывая тем самым свое полное согласие с доводами «главного советника».
– Пусть на отшибе, – вздохнул я, идя на вынужденный компромисс, но добавил: – Зато ты, государь, сможешь назвать его не кривым столом, а столом победителей.
– Тогда и тебе самому за него надобно садиться, – встрял Романов, иронично ухмыляясь.
Ишь ты, поддел. Думает, откажусь. А хрен тебе во всю твою боярскую морду.
– Отчего ж не сесть. Авось мне не привыкать. Я ведь и кашу из одного котла со своими гвардейцами не раз наворачивал за милую душу, не говоря про сотников. И урона для своей чести, оттого, что сижу бок о бок с истинными победителями, не вижу – сплошной почет.
– А от иного почета, кой тебе Федор Борисович уготовил, место близ себя отведя, ты отказываешься? – ядовито поинтересовался боярин. – И про истинных победителей ты, князь, не дело сказываешь. У нас победитель завсегда один – государь. А прочие токмо его волю исполняют.
Я не ответил, продолжая молча взирать на Годунова в ожидании его ответа. Тот покраснел и сердито буркнул:
– Ежели сказано князем поставить стол, значит ставь. И неча тут!
Романов помрачнел, зло прищурился и, скрывая недовольство, низко поклонился, всем своим видом изображая покорность и готовность выполнить любую прихоть своего повелителя, даже откровенно сумасбродную. Выпрямившись, он напоследок недобро зыркнул на меня и наконец-то удалился.
Едва мы остались одни, как Федор примирительно заметил, дружески хлопнув меня по плечу:
– Да ты не серчай на Никитича, а то эвон яко ликом посмурнел. Али ревность у тебя взыграла, ась? – заговорщически понизив голос, осведомился он, и, дружески ткнув меня кулаком в бок, попрекнул: – Так енто и вовсе понапрасну. Мне сколь на тебя ни наговаривали, но я-то своему князю истинную цену ведаю и в обиду никому не дам. Хотя, признаюсь, порой обидно становилось кой-чего слушать, не без того, – он замялся, явно собираясь что-то добавить, но лишь досадливо отмахнулся. – Ладно. О прочем опосля потолкуем.
Когда Годунов ушел, я, прикинув, сколько осталось времени до пира, понял – навестить никого из своих сторонников не успеть. Жаль, не получится у меня нынче поглубже вникнуть в суть произошедших перемен. Но ничего. Авось весь следующий день свободен. Зато образовалось время для раздумий.
Я неспешно пил кофе и размышлял над странноватым поведением своего ученика. Не тот он, что прежде, явно не тот. Да и искренняя радость от встречи со мной чересчур быстро сменилась у него эдакой отстраненностью. Ну словно вынырнул из-за образовавшегося барьера или забора, обнял меня, поцеловал, а затем опомнился и вновь юркнул обратно. Мне же туда к нему доступа, увы, нет. И в чем причина? Или в ком?
И фразы странные. «Наговаривают….» Ну, кто именно, я догадываюсь, а вот «порой обидно»…. Получается, поверил он кой-каким наговорам. Тогда отчего не спросить в открытую, честно. Чего вилять?
И в памяти вновь возникло то, от чего я старательно отмахивался – пророчество старухи Ленно о трёх смертях, поджидающих меня. Лишь сейчас до меня дошло, до чего они экзотичны. Ладно, смертное зелье. Оно куда ни шло. Нынче яд на Руси в моде. Но острый кол и жаркий костёр…. Впрочем, последнее, с учетом указа о еретиках….
Однако для поиска связи между предсказанием и переменами в государевом окружении времени не имелось, пора переодеваться, и я наскоро выработал для себя задачу-минимум: в ближайшие дни попытаться прояснить вопрос с предательством. Может Марина и впрямь ни при чем, взяла и действительно изменилась в лучшую сторону. Маловероятно, но вдруг… Что ж, проверить несложно. Достаточно слегка спровоцировать ее, сыпануть на хвост перчику, чтоб она – если рыльце в пушку – задергалась и сама себя выдала.
Перчик у меня имелся и сыпанул его уже на вечернем пиру. Полной горстью. Поднимая кубок во славу русского оружия, я еще раз напомнил о божьем промысле, уберегшему меня от предательства, чьи корни, как удалось установить, тянутся из Москвы. Народец недовольно загудел, начав с подозрением поглядывать друг на друга, но я их успокоил. Широким жестом руки обведя «кривые» столы, но не затронув «прямого», где сидели Марина с Федором, я благодушно заверил собравшуюся знать:
