И вообще я чересчур придираюсь к ней. Вон в тайном католичестве ее обвинил до отъезда, а как она веселилась на православную пасху – любо-дорого посмотреть. И христосовалась охотно (и его щеки отчего-то предательски порозовели), и яйца крашеные катала, словом, резвилась вовсю. Да и за свою новую веру она всей душой радеет. Не так давно сама предложила издать новый указ, касающийся отступников от православия. А меры там предусмотрены против еретиков да ведьм весьма суровые, вплоть до огненной смерти. Когда его обсуждали, кое-кто на Малом совете предлагал в отношении их ограничиться епитимией, да церковным покаянием, а она вместе с митрополитом Гермогеном уперлась и всех переупрямила, оставив костёр в качестве меры наказания для особо злостных. Ну не смешно ли после такого подозревать ее в тайном исповедании латинства? Выходит, я и насчет ее предательства тоже дал промашку.
Он так горячо и старательно распинался, защищая Мнишковну, что стало понятно: пока у меня в руках не окажутся неоспоримые факты, не имеет смысла обвинять ее или пытаться зародить в нем сомнения. Ничему не поверит. Но не удержался, порекомендовав вначале уточнить у Марины, говорила ли она хоть кому-нибудь о выступлении моих полков. И лишь когда ему удастся добиться точного ответа, а он вне всяких сомнений окажется отрицательным, поинтересоваться, от кого тогда мог Сигизмунд получить весточку про мои «шесть хоругвей», ушедшие в Прибалтику.
Тот посопел, покряхтел, но кивнул, соглашаясь, и мигом поменял разговор, перескочив с неприятной ему темы на сообщение о своей предстоящей женитьбе. Но я и тут ухитрился попасть впросак, пошутив:
– Надеюсь, не на Любаве?
– Что ты, что ты! – замахал он на меня руками. – Я ее к тебе в Кологрив отправил, подале от злых языков. И впредь ты о ней не поминай. Да и родит когда, гляди, не проговорись перед моей невестой, что у Любавы дите от меня.
Я согласно кивнул, удивляясь, как быстро Мария Григорьевна подыскала своему сыну невесту. О том, что мой ученик сам выбрал себе суженую, мне почему-то не думалось.
– А мне твоя избранница знакома? – поинтересовался я и недоуменно посмотрел на покрасневшего как рак Федора. С чего вдруг? – Так кто она? – повторил я и услышал в ответ неожиданное:
– Марина Юрьевна.
– О, господи[1]! – невольно вырвалось у меня. – Лучше б ты женился на Любаве.
Как там говорится? Язык мой – враг мой! Сдается, в данном случае он – лютый вражина. О том, что следовало промолчать, я понял и сам. Годунов лишь подтвердил это, вспыхнув и выпалив:
– За что ты так ее ненавидишь?! – и обиженно отвернулся от меня. Лицо его превратилось в непроницаемую каменную маску. Нет, учитывая цвет, правильнее сказать, кирпичную.
«Ох, как оно у него далеко зашло, – с тоской подумал я, кляня собственную несдержанность. – И как мне быть?»
По счастью, злился Федор недолго. Приветственные крики людей, пожелания и здравицы, выкрикиваемые ими, слегка успокоили его, и через пару минут он вновь принялся вяло улыбаться народу, приходя в себя. Да и цвет лица опять вернулся к прежнему. Но на меня смотреть избегал.
– Не сердись, государь, – попросил я. – Поверь, я искренне желаю тебе счастья. Просто усомнился, что с нею ты его обретешь, потому и вырвалось.
– Заладили одно и то же! – буркнул он. – То Ксюха, то матушка, а теперь и ты. А я-то думал, ты меня поймешь. Эх! – и он досадливо махнул рукой.
– Я понимаю одно: ты влюблен, – грустно констатировал я, быстренько прикидывая: раз у него вырвалось раздраженное упоминание про сестру и маму, следовательно и они против.
Значит погорячился Федор. Назвав польскую гадюку невестой, он выдал желаемое за действительное, ибо без благословения Марии Григорьевны свадебке не бывать. Посему и мне ни к чему гнать лошадей. Да и не годится сегодняшний день для дебатов и дискуссий о государственных интересах, могущих пойти вразрез с нежными чувствами, потом потолкуем, попозже. И я, меняя тему, невинно осведомился, отчего в его свите появилось много новых людей.
Годунов оживился и принялся рассказывать, как он вместо ставшего ненужным Опекунского совета по примеру своего батюшки, создавшего Малый тайный совет, учинил аналогичный. В него он решил набрать, согласно моего совета, верных надежных людишек, а кто может быть вернее родичей, пострадавших от прежнего царя. Потому и вошли в него уйма Вельяминовых, Сабуровых и Годуновых, вызванные кто из ссылки, кто с дальнего сибирского воеводства.
