Мы всё ещё драили котелки, когда к речке спустились Мей-Тай и миссис Биджио: мыть поварские ножи, которые никому, кроме Мей-Тай, трогать не позволялось. И на берегу, в нашем присутствии, миссис Биджио сказала Мей-Тай, что вообще-то она планировала попасть в лагерь пораньше, но как раз сегодня утром состоялся разговор в католической службе милосердия, которая вывезла Мей-Тай из Вьетнама, и что, конечно, приют, в котором живёт Мей-Тай, очень хороший, и сёстры милосердия очень добрые, но если она не возражает, то есть если она захочет, она может жить с миссис Биджио, в её домике — домик, конечно, маленький, но она живёт там теперь совсем одна, и она подумала, что если Мей-Тай не против, то есть если она захочет — и тут Мей-Тай обняла миссис Биджио крепко-крепко, а миссис Биджио обняла Мей-Тай крепко-крепко… А потом только громко журчала вода меж камней.
Спасибо тебе, Боже. Ты всё-таки что-то видишь оттуда, сверху.
В ту ночь я лежал без сна. Казалось, вся заболоченная, чавкающая земля куда-то провалилась, оставив на поверхности под моей спиной только острые камни. Я лежал и смотрел, как мириады звёзд постепенно расцвечивали небо. А потом звёзды погасли — ушли спать. В полусне-полуяви я думал о Мей-Тай и миссис Биджио. И о лейтенанте Бейкере, который возвращается домой, к миссис Бейкер. И о Данни Запфере, который готовится к своей бар-мицве. И о Бобби Кеннеди. И о Мартине Лютере Кинге. И о том, что через пять лет меня тоже отправят во Вьетнам.
И о том, что выпала роса и спальник начинает промокать.
В общем, я ещё бодрствовал, когда край неба посветлел и стала заниматься заря. Воздух был ещё предрассветный, серый, и всё вокруг тоже казалось серым, а туман поднимался от земли — сначала белёсыми лоскутами, а потом волнами, а потом мне и вовсе показалось, что за ночь весь наш лагерь вознёсся на облака. Выбравшись из влажного от росы спальника, я — через серый воздух и белый туман — пошёл к речке. Она встретила меня весёлым плеском, словно поджидала. Я наклонился, потрогал воду. Холодная. Ледяная. Но я закатал штаны по колено и вошёл. Покатые валуны на дне скользили под ногами, гладкие и даже немного мягкие, а поток стремился отъединить мои ступни от камней и унести с собой.
Я взглянул вверх. Там, откуда текла река, вставало солнце. Гряды порождённых туманом облаков попятились и убрались восвояси под натиском косых лучей. Река вдруг зарябила, превратилась в серебристую ленту, засверкала, заискрилась — она несла с гор свет нового дня. Этот свет буквально слепил и, сколько ни наклоняйся, видна только яркая поверхность воды — ни моих ног, ни камней… Лишь опустив лицо к самой воде, я увидел, как бешено мчат струи на глубине, у самого дна. Она неиссякаема, эта сияющая, текущая с гор вода. И это солнце, что бликует на воде. Они пребудут всегда.
Никому, даже Мирил, я не рассказал, как встречал рассвет у реки. Узнай об этом на исповеди пастор МакКлелан, он бы наверняка заявил, что мне было святое видение. Узнай об этом миссис Бейкер, она бы наверняка сказала, что я стал свидетелем чуда, что каждый восход солнца — это чудо. Она в последнее время много думает о чудесах, сами понимаете. Узнай об этом Шекспир, он бы наверняка сказал: «Любую красоту я облеку в слова, лишь дайте волю». Но он неправ. Мне довелось увидеть то, что никакими словами не опишешь.
Только я об этом не рассказал никому.
Даже Данни, который надеялся на чудо до последнего дня. До самой бар-мицвы.
* * *
А неделю спустя, стоя посреди синагоги, Данни обречённо ждал худшего. Народу в синагоге собралось много, в основном Запферы всех возрастов и размеров. Миссис Бейкер, миссис Биджио и миссис Сидман сидели в первых рядах. Мей-Тай, Мирил и мы с Хизер сидели за группой престарелых Запферов. Мне приходилось постоянно поправлять кипу, такую маленькую круглую шапочку, едва прикрывавшую макушку. Эта кипа, которую я взял в коробке при входе в синагогу, всё время норовила сползти. Наши родители тоже пришли, даже отец. Наверно, он, по обыкновению, надеялся, что в один прекрасный день семье Запферов понадобится архитектор, и его приход на их семейную церемонию — вроде как инвестиция, задел на будущее. От мистера Ковальски отец сел подальше. Как можно дальше.
