Все довольно долго молчали, наконец Робин приняла вызов.
— Я до сих пор не уверена, правильно это или нет, — сказала она. — Но не думаю, что смогла бы сидеть здесь месяцами, ничем не занимаясь. Это чисто эмоциональное — не могу, и всё. Я согласна с Гомером в том, что территория ярмарки для нас недоступна, но мне всё-таки кажется, мы должны отсюда выбираться и что-то делать. С другой стороны, мне совсем не хочется убивать людей. Я читала книги о Вьетнаме, вроде «Падших ангелов», где рассказывается о том, как женщины прятали бомбы в одежде собственных детей, а потом позволяли солдатам взять ребёнка на руки — и взрывали его. У меня и так уже ночные кошмары из-за тех людей, которых мы сбили грузовиком. Но полагаю, мои кошмары — сущая ерунда по сравнению с тем, что приходится переживать другим людям. Мои кошмары — это просто цена, которую я должна заплатить. И несмотря на то, что наши враги говорят о «чистом» вторжении, я всё равно думаю: любая война — дело грязное, подлое и мерзкое. Ничего «чистого» нет в том, что они взорвали дом Корри или убили семью Френсис. Я понимаю, что это противоречит тому, что я говорила чуть раньше, но мне так не кажется. Я могу понять, почему те люди вторглись в нашу страну, но мне не нравится то, что они делают, и я не думаю, что это можно как-то оправдать. Нам эту войну навязали, и у меня нет желания принимать всё смиренно. Надеюсь только, что нам удастся избежать того, чтобы совершать слишком много грязного, и подлого, и мерзкого.
Какое-то время все молчали, не зная, что тут можно добавить. Потом Фай, которая выглядела бледной и несчастной, сказала:
— Я, конечно, понимаю, что мы должны делать и то и это. Но знаю, что у меня сразу кровь носом пойдёт от такого. И по-настоящему мне хочется только одного — сбежать в хижину Отшельника, забраться там под его старую заплесневевшую кровать и сидеть там, пока всё не кончится. Я едва удерживаюсь от этого. Наверное, когда наступит момент, я сделаю то, что должна, но по одной причине: я чувствую необходимость быть рядом со всеми вами. Я не хочу вас отпускать. Мне было бы ужасно стыдно, если бы я не смогла к вам присоединиться, что бы вы ни задумали. Вряд ли нам удастся помочь нашим родным прямо сейчас, так что моя главная задача — просто не опозориться перед вами. Но сильнее всего меня тревожит то, что я мшу не выдержать давления. Просто мне сейчас слишком страшно, и потому может случиться всякое. Я так боюсь, что буду стоять здесь и кричать от страха.
— Равняйся на всех, — посоветовал Ли, сочувственно улыбаясь Фай.
Он повторил любимое выражение нашей классной руководительницы.
— Ну да, конечно, только ты и испытываешь такие чувства, — проворчал Гомер. — А все остальные даже и слова «страх» не знают. Кевин и написать его не сумеет. У нас нет чувств. Мы просто андроиды, терминаторы, робокопы. Мы посланы самим Богом. Мы Супермены, Бэтмены и так далее. — Он продолжил уже более серьёзно: — Да, это действительно проблема. Никто не знает, как отреагирует, когда что-то случится. Я знаю, как это было до сих пор для меня лично, хотя и сделано совсем немного — ну, вроде ожидания в той машине в аллее Трёх Поросят. У меня зубы стучали так сильно, что приходилось стискивать челюсти. Не понимаю, как меня не вырвало. Я был абсолютно уверен в том, что меня убьют.
Мы ещё какое-то время так и эдак обсуждали всё. Кроме Фай, наименьший энтузиазм высказывали Крис и, как ни странно, Кевин. Насчёт Криса я ещё могла как-то это понять. Он просто большую часть жизни жил в своём собственном мире, его родители жили за границей, у него почти не было друзей. Вообще-то, я даже думала, что он не слишком любит людей. Крис скорее предпочёл бы поселиться в хижине Отшельника и был бы там счастлив, в отличие от Фай, которая там свихнулась бы за полдня. Но на меня произвело впечатление то, что Крис, как и Фай, готов согласиться с общим решением, каким бы оно ни было. В его случае это скорее говорило о том, что у него не хватало энергии или инициативы противостоять группе. Кевин же представлял собой загадку, его мнение менялось изо дня в день. Иногда он выглядел ужасно кровожадным, а иногда казался настоящим цыплёнком. Мне было интересно, не зависело ли это от того, сколько времени прошло с того момента, когда он стоял так близко к опасности. Если он недавно что-то предпринимал, то сразу становился тихим и нырял в укрытие. Но если какое-то время никакая опасность ему не грозила, к нему возвращалась агрессивность.
