Битва за хаос - страница 38
Допустить всё что предлагал Ламарк и основная часть его последователей можно, если мы сделаем одно маленькое, но существенное допущение. Мы предположим, что природа обладает некой программой на будущее, она как бы предвидит то, что должно произойти и строит свои схемы. Факт что мы эти схемы не знаем, совсем не отменяет их действия. Природа «знает», какой признак действительно благоприобретенный и понадобится в будущем, поэтому и передает его по наследству, а то что в электронные микроскопы с засунутыми в них сперматозоидами и яйцеклетками подобного факта не разглядели, может говорить лишь об отсутствии сейчас у подавляющего большинства признаков пригодных к передаче в будущее. Посмотрите на своих родителей. Или на себя. Есть ли в них или в вас некий признак достойный для того чтоб его увековечить и в перспективе распространить на всю расу? Тут и самый напыщенный эгоист призадумается, ведь опять-таки неясно, какие именно признаки понадобятся в будущем. Но кто скажет что у нас этих признаков уже нет? Другое дело, умеем или сумеем ли мы ими воспользоваться, сумеют ли люди-носители таких признаков подчинить своему контролю расу и направить ее на достижение общей победы. Вот тут мы и проверим действие концепции Ламарка. И может, если такие признаки появятся, их заметят? Повторимся: это всего лишь наши допущения, но в свете всего выше и нижеизложенного они не покажутся откровенно антинаучными.
Ламарк был отодвинут в тень Дарвином, но, как ни странно, именно вопросы ставившиеся дарвинистам отчасти воскресили ламаркизм,[54] это означает что и у Дарвина был изъян, пусть и малозаметный. Обратим внимание, в ламаркизме нет никакой “лотереи”, а свойства которыми ламаркисты наделяли абстрактную «природу» обычно приписывают Богу. Во всяком случае, именно знание будущего подразумевает контроль над максимальным количеством информации, а следовательно требует максимально возможной энергии. Вот почему католическая по духу концепция Ламарка никак не противоречит «божественному замыслу», поэтому, в отличии от Дарвина, церковники на него не нападают.
Если выбросить из биологической иерархии человека, то кажется что кроме дарвиновской теории эволюции нам больше ничего не нужно, все и так ясно. Животные живут именно по Дарвину и даже если допустить передачу приобретенных признаков по наследству (ламаркизм), действие как межвидовых, так и внутривидовых законов серьезно не нарушится. Исключение — домашние зверюшки. Их греют, кормят и поят люди, причем делают это совершенно сознательно. Результат? С примитивными организмами, вроде бацилл, червяков, мух, пауков, ничего опасного не произойдет, а вот птицу или млекопитающее при попадании в “дарвиновскую” природу ожидают фатальные последствия: даже взятый детенышем и прирученный дикий зверь погибает, оказавшись неприспособленным ни к чему. Иными словами, факт утраты некоторых ранее полезных навыков вдруг ставших бесполезными — налицо. А приобретение?
При переходе на человека дарвинизм дает первые сбои. И впрямь, назовите мне хотя бы один народ, пусть и самый отсталый, живущий полностью «по Дарвину»? Таковых нет, ведь в каждом из них есть избыточный элемент, существование которого в животном мире представлялось бы немыслимым. Или возьмем, к примеру, создателей теории эволюции — англичан. Весьма показательно, что при Дарвине Англия была самой индустриально-развитой страной мира со всеми причитающимися следствиями. Казалось бы, все закономерно: сплав интеллекта, агрессии, трудолюбия, умение приспособиться к меняющейся ситуации в мире и извлечь при этом максимальную выгоду, сделали англичан — не слишком большую нацию, занимающую маленький бедный остров, нацией номер один в тогдашнем мире, аккумулирующей мировые богатства и управляющей политикой далеко-далеко за пределами туманного Альбиона. Торжество законов Дарвина в чистом виде! Ведь и люди поднялись над животными миром именно использовав сплав ума и организации. Расширяя данную схему на остальные протестантские страны можно легко объяснить их интеллектуальный и экономический приоритет перед католическими — они лучше приспособили религию (читай—организацию) к изменившемуся интеллектуальному состоянию общества, но здесь уже картина не будет столь безупречной. Положение еще больше усложняется, если перейти на всех белых. Объяснить их приоритет внешними условиями далеко не всегда возможно, так как очевидно, что есть нечто идущее изнутри. Вспомним, что если в Америке белые почти все время находились в лучших условиях по отношению к цветным, то в СССР — в гораздо более худших, что не помешало им бесконечно опережать цветных и там и там. В СССР по всем параметрам кроме одного — организации. И как тогда по Дарвину объяснить деградацию арийской нации? Можно, конечно, заявить, что человечество все дальше и дальше уходит от «звериных» дарвиновских законов, к законам «человеческим» или, как скажет верующий, к законам «божественным» (а они антидарвиновские по всем пунктам). Но закон, если это закон, а не шулерская подтасовка, действует независимо от нашего сознания. Если Дарвин в принципе прав, то мы от его законов не уйдем, так же как не уйдем от физических или химических законов. Вот взяли бы зайцы и начали вдруг, просто так, охотиться на волков. Или крысы, самоорганизовавшись, начали бы группами по 20–30 особей нападать на жирных персидских котов, коих обычно заводят старые девственницы. Какой бы кот устоял? И как интересно Дарвин объяснил бы такое резкое изменение природных раскладов? Ведь вроде бы ничего не произошло. Такие же коты, такие же волки, но их почему-то начали жрать те, кого всегда жрали они. И что бы он сказал, если вдруг появился бы сейчас и увидел, что стало с его “избранной расой”, которая вроде бы не проиграла ни одной войны12. Как бы он объяснил соседство суперцивилизации с тотальной деградацией? Есть ли этому аналогии в животном мире? Хорошо было писать такие книги в Лондоне, в викторианскую эпоху, когда в глазах любого цветного из колонии слова “белый” и “господин” были синонимами, несмотря на существование внутри белого социума серьезной внутривидовой конкуренции. Можно быть уверенным, что сейчас Дарвин несколько поменял бы акценты, сгладив самые острые углы своей концепции или ограничил бы ее только животными, создав для человека нечто принципиально иное.
