Битва за хаос - страница 314
Для начала отметим: Россия — самое большое, самое многонациональное и, что наиболее важно, самое сложное государство в мире. Сложнейшее. Я не могу найти ни одной страны по сложности хотя бы отдаленно напоминающую Россию.[461] Вот почему решение системных вопросов там — всегда дело исключительно трудное и слабопрогнозируемое. Да, у Беларуси и Украины есть проблемы. Но их проблемы — мелочь в сравнении с проблемами России, на фоне российских проблем их проблемы можно вообще не учитывать. Да, ни Украина, ни Беларусь, не имеют традиций государственности. А Россия имеет. Но давайте спросим себя: а для кого эта государственность? Для русских, для арийцев? Но эти слова там табуированы. Россия — это многократно увеличенное московское княжество XIV–XV веков. Когда говорят что Москва самый нерусский город, это, наверное, неправильно, а вот то что Москва самый российский город — чистая правда. Россия как бы копирует структуру отношений внутри Москвы, где доминирующим элементом является нацмен, и хан которой — Лужков — будет, кажется, сидеть у власти пока сможет двигаться. Москва — это Россия собранная в одном городе. Это Россия сжатая в один город. Помните, как мы рассказывали что если нашу планету сжать до диаметра в 18 миллиметров она превратится во всепожирающую Черную Дыру? Но разве Москва не является такой Дырой? Разве ее энтропия не самая огромная в России? И разве она не компенсируется прокачкой львиной доли «энергии», ведь известно, что 80 % финансов проходит через Москву. И что в Москве принадлежит русским? И что русским принадлежит в России? Поэтому традиции государственности сами по себе ничего не значат, особенно когда эти традиции работают не на вас. Как бы там ни было, и в Беларуси и на Украине хотя бы формально декларируется строительство национального государство, чего и близко не наблюдается в России. А. Широпаев в «Тюрьме Народа» пишет: «Путин знаменует исполненность Евразийского Проекта, чей тысячелетний цикл начался с Владимира и Владимиром же заканчивается. Это, конечно, не означает приближение непременного краха России-Евразии. Скорее наоборот, речь идет о наступлении неопределенно долгой стабильности, своего рода локального «конца истории». Проект вступил в фазу энтропийного равновесия его составляющих, что стало особенно очевидным после утверждения Путиным российской государственной символики, констатирующей неразрывную «связь времен», «единство исторического прошлого». Тут вам и советский гимн, и двуглавый орел, и трехцветный флаг, и красное знамя для вооруженных сил (эта тенденция наметилась еще при Ельцине, который в день полувекового юбилея «победы» принимал парад, стоя на трибуне мавзолея под сенью триколора; еще же ранее она проявилась в сталинской речи 7 ноября 1941 г.). Будто пародируя атамана Краснова, противопоставившего царского орла большевистскому знамени в названии своего знаменитого романа, система без напряжения соединила первое со вторым. Замерла внутренняя динамика Проекта, он закоснел, лишился творческого брожения и отныне будет рождать только постмодернистские компиляции, пусть и вполне логичные, как в случае с госсимволикой. Кстати, гимн, текст которого изрядно отредактировал все тот же С. Михалков, приобрел законченно евразийское звучание. Никаких упоминаний о «великой Руси» в нем на этот раз нет, а вот «братских народов союз вековой» — в наличии. Да и Путин постоянно твердит евразийский символ веры: «Многонациональный народ России», /…/ Однако президент, как и подобает истинному хозяину Кремля, белое большинство «в упор не видит» (хотя очередное декоративное русофильство не исключено)».