Момент появления пятой науки — биологии — отследить довольно сложно, в отличии, скажем, от химии, ведущей свое рождение от времени начала нуклеосинтеза. Биология — это изучение живых организмов, а жизнь — это организация. Жизнь — это усложняющаяся с каждым днем система. Даже на уровне одной клетки эта организация и сейчас кажется настолько впечатляющей, что о создании искусственных клеток пока речь не идет. Мы можем лишь модифицировать с неясными последствиями те, что имеются в природе. И это притом, что уже средневековых алхимиков посещали правильные мысли о превращении одного химического элемента в другой, что в наше время было теоретически доказано и практически подтверждено.
4.
Все это говорится для того, чтобы понять: обстоятельства появления жизни и то что привело к ее появлению, также неясны как и Большой Взрыв и его причины, но то что жизнь обозначила качественно новый этап противостояния хаосу — очевидно. Наше третье поколение сделало первый шаг к осознанию величины этого невиданного события в годы когда был сформулирован т. н. «антропный принцип». В 1973 году Бернард Картер[168] на съезде ученых собранном по случаю 500-летия со дня рождения Коперника прочитал доклад, где констатировал, что фундаментальные физические и космологические постоянные (гравитационная постоянная, постоянная тонкой структуры, постоянная Планка, заряд электрона, размер и время жизни Вселенной) должны иметь значения в весьма узком интервале и только при таких значениях возможно возникновение жизни. Собственно, этот доклад был частью уже давно ведущейся дискуссии о связи параметров микро- и макромира. Т. е. Вселенная устроена тем единственным способом при котором жизнь вообще возможна. Наш наблюдатель этого бы не знал. И не узнал бы вплоть до возникновения жизни, иными словами, он не знал бы главного — цели эволюции мироздания. Например, если бы постоянная тонкой структуры была бы больше чем она есть, ядра были бы нестабильны, если меньше — из элементов существовал бы только водород с изотопами.[169] Если бы отношение массы электрона к массе протона имело бы другое значение — прочных химических связей вообще бы не было; если хаббловское смещение было бы больше чем есть — не образовывались бы галактики, а если бы меньше — Вселенная сколлапсировала бы раньше, чем эти галактики успели бы сформироваться. Ну и так далее. И если Большой Взрыв привел, согласно современным концепциям первых минут Вселенной, к разупорядочиванию, то возникновение жизни оказалось мощным антиэнтропийным ударом. Объяснять все «случайными обстоятельствами» бессмысленно. Факт остается фактом: жизнь есть, пусть как минимум в одном экземпляре во Вселенной. Но уже говорилось, что любая жизнь — растения, животного, человека или недочеловека, это способность противостоять энтропии, проще говоря, работать на ее уменьшение. Другого смысла появления живой материи не просматривается и можно сказать, что биология — это жестко организованная по определенным принципам химия, или более грубо, химия углеродистых соединений. Химия продолжала усложняться, но теперь уже она и биология как бы толкали друг друга. Усложнялся живой мир, усложнялась и его химия. И все-таки химия держала некое первенство, ведь она служила строительным материалом, фундаментом. Но с другой стороны биология возникла из химии, стала ее развитием, а потому должна была по достижении определенного момента подмять химию под себя, т. е. биологическая система должна была приобрести способность воспроизводить химические вещества, а значит и регулировать химический процесс. Это было реализовано уже в первых клетках — прокариотах, системах способных воспроизводить органические вещества из неорганических. Одна система, развившись, начала управлять и формировать другую систему, постепенно делая ее своей составной частью. Уже в эпоху интеллектуалов случилось то, что должно было случится — в 1824 году (через два миллиарда лет после начала жизни!) немецкий физик Вёллер синтезировал первое органическое вещество — мочевину. «… Это заурядное по нынешним меркам событие на самого Вёлера произвело потрясающее впечатление. Он больше года ни с кем не делился своим открытием, означавшим для него крах витализма и глубокой веры в особое нехимическое «живое» вещество. Переживания Вёлера понятны: в веществе, считавшемся «живым», — мочевине, нет жизни. Отсюда, как об этом свидетельствует история науки, последовал вывод, что искомая сущность жизни находится в других, более сложных веществах. Действительно, с открытия Вёлера началось триумфальное шествие физико-химической биологии к торжеству редукционистской формулы «жизнь — это химия углеродистых соединений». С теми существенными дополнениями, которые внесли в эту формулу термодинамика и кибернетика, она якобы раскрыла так называемую сущность жизни. В этой связи замечательно, сколь широкое хождение имеет выражение «живое вещество»; это при том, что как и синтезированная Велером мочевина, любые биологические молекулы поддаются химическому синтезу. Тем не менее, современным ученым чужды переживания Велера — обстоятельство, свидетельствующее о возврате к отвергнутому самой же наукой витализму…». (Н.А. Заренков, там же) Факт остается фактом — химию начали брать под контроль и сейчас мы живем в эпоху, когда сами можем производить вещества с наперед заданными свойствами, появление которых естественным путем может быть никогда бы не состоялось. Да, многое в биохимии нам еще не доступно, но при правильной организации процесса за 50-100 лет мы будем знать и уметь всё. Витализм и редукционизм сойдутся.
