Я выбрал самую простую и эффективную тактику. Стараясь поменьше контактировать с их тяжеленными мечами, я просто уклонялся и отступал вверх по лестнице. Периодически я подлавливал момент, когда их мечи, со свитом рассекая воздух, проносились мимо, и совершал резкие выпады Шпагой или факелом, которые практически всегда достигали цели. Единственной опасностью, подстерегавшей меня, была угроза споткнуться каблуком о ступеньку, но за этим я следил очень внимательно…
Первый укол беспокойства я почувствовал минут через двадцать после начала боя. И не то чтобы начала сказываться усталость последних дней, просто я уже отправил наверх добрую дюжину северян, а число их в пределах видимости вовсе не уменьшалось. А вскоре, аккуратно протыкая чье-то горло, я заметил, что над ним возвышается двурогий шлем! И это был уже второй двурогий шлем, встреченный мной сегодня… Я был слишком хорошо знаком с системой знаков воинского отличия, принятой у северян. Согласно ей, двурогий шлем носили только командиры их кораблей, то есть наличие среди противников двух таких шлемов указывало, что внизу стоят как минимум два драккара варваров, вмещали же они в среднем по пятьдесят воинов каждый…
Механически продолжая драться, я с печалью признал, что немного переоценил свои возможности и недооценил надежность действий Гроссмейстера. Перебить сто человек в один присест я не смог бы даже в идеальных условиях, все-таки я – не Вотан, так что надлежало подумать об отступлении.
За следующие пять минут я заколол еще троих, пытаясь улучить момент, когда падающее тело или что-нибудь другое вызовет небольшое замешательство в рядах северян и даст мне шанс спокойно развернуться и убежать. Однако благоприятная ситуация все не складывалась, варвары лезли на убой с неприятной поспешностью…
И тут я увидел третий двурогий шлем! Это настолько поразило меня (флот из трех драккаров был для единоличников-северян большой редкостью), что я не успел отскочить назад, и пришлось парировать на месте несколько ударов, каждый из которых грозил вывихом плеча. Вот в эти мгновения я и вспомнил один финт, использованный однажды кем-то из бессмертных в почти аналогичной ситуации… Он был весьма рискован, но я начал выполнять его прежде, чем успел испугаться последствий.
Уклонившись от очередного удара левого противника, я сделал ложный выпад в сторону правого, заставив того немного сбиться с ритма, и быстренько отступил на пару ступенек вверх. После чего одним движением вложил Шпагу в ножны!.. Возможно, будь у меня другие противники, этот трюк бы не удался, но варвары, к счастью, не обращали внимания на действия врага. Они продолжали в единственно приемлемом для себя ключе – подойти поближе и вдарить посильнее.
Я спокойно подождал, пока они выполнят первую часть своей программы и перейдут ко второй, затем поднырнул под меч правого и свободной рукой перехватил кисть левого на ранней стадии замаха, а после просто помог ему продолжить движение, одновременно выворачивая руку книзу. В итоге прием удался, и варвара развернуло лицом к своим сородичам с заломленной за спину рукой. Покуда же те в недоумении смотрели на этот живой щит, я поднес зажатый в левой руке факел к краю промасленного мехового плаща бедолаги… Когда через несколько мгновений я толкнул разгорающийся живой факел в кучу его соплеменников, секунд десять для спокойного бегства мне были гарантированы.
Должен заметить, что представившуюся возможность я использовал по максимуму. Судя по доносящимся снизу проклятиям обычно крайне сдержанных северян, мой маневр разозлил их не на шутку…
Обратный путь наверх занял у меня немного времени, но, оказавшись в галерее Форпоста, я уже четко понимал – нужно срочно поднимать тревогу. И я бегом бросился к гостиной…
Когда я с треском дверей влетел в комнату, то, как и ожидал, застал там всех членов Клуба. Похоже, они только что встали из-за стола, что, как известно, способствует благодушному настроению… Мое эффектное появление в столь неподходящий момент вызвало легкий столбняк, и я, не сбавляя темпа, бросился к дальнему концу большого обеденного стола, около которого сгруппировались Гроссмейстер и двое его единомышленников. Первым опомнился Клинт.
