Спустя несколько секунд два его глаза ослепила яркая вспышка темно-лилового цвета. Реатур едва не выпрыгнул из своей кожи. Сияющие разноцветные круги поплыли перед глазами, даже после того, как Реатур закрыл их — будто в ясный день он взглянул прямо на солнце.
Не сразу сообразив, что к чему, хозяин владения повернул в направлении вспышки еще один глазной стебель и увидел человека, направлявшего на него какой-то предмет.
— Следовало бы сразу догадаться, — пробормотал Реатур, и тут новая вспышка на время вывела из строя и третий его глаз.
— Хватит! — возопил он.
— Что?
Это и в самом деле был человек с голосом, как у самца. Как у молодого самца. Цветные круги перед теми двумя глазами, которые вспышка ослепила сначала, начали блекнуть, и Реатур решился глаза открыть. Они видели! «Стало быть, я не останусь полуслепым навечно. Таким, как человек… » — подумал Реатур и, ненадолго позабыв о собственном гневе, даже посочувствовал пришельцам.
— Что за вещь? — спросил он, подходя к человеку и указывая на предмет в его руке. Ему пришлось повторить свой вопрос еще несколько раз, прежде чем человек неуверенно спросил:
— Реатур?
— Кто же еще? — пробурчал хозяин владения и вдруг впервые за все время общения с пришельцами задался вопросом: а что если человекам внешность омало кажется столь же необычной, как и их облик — его, Реатура, соплеменникам? — Что это за вещь? — спросил он снова.
Самец по имени Сара — а это был именно он — наконец-то понял вопрос.
— Фотокамера с мощной вспышкой. Делатель картинок, только с солнцем, — добавил он на языке омало.
— А-а… — ответил Реатур. Он понятия не имел, каким образом работают человеческие приспособления для делания картинок, но результатами этой работы восхищался. Некоторые штуковины выплевывали картинки сразу — они получались такими же изумительно подробными и точными, как и та, первая, с изображением Странной Вещи, показанная ему человеками в день, когда их летающий дом упал с небес. Реатур уже имел картинку самого себя и еще две — Терната и замка; человеки, к вящему удивлению хозяина владения, даже не запросили за них никакой платы.
— Почему такой большой свет? — спросил он.
Сара объяснял долго, стараясь изо всех сил, надо отдать ему должное. Реатур почти ничего не понял. Во-первых, Саре явно не хватало слов. Во-вторых, хозяин владения подозревал, что некоторые понятия человеков столь же странны, как и они сами, а потому объяснить их на чужом языке нелегко. Единственное, что он разобрал, — это то, что устройству для делания картин требовалось много света, чтобы видеть.
Сара положил делатель картинок в один из карманов своей внешней шкуры. До Реатура лишь недавно дошло, что эта самая шкура не являлась неотъемлемой частью пришельцев; он догадывался даже, что время от времени они ее снимают.
Из другого кармана Сара вынул еще один предмет. Реатур услышал тихий щелчок, после чего из предмета хлынул свет — не одиночная ослепляющая вспышка, но ровный и менее яркий луч, не такой страшный для глаз.
Сноп света, тактично направленный Сарой к ногам Реатура, выхватил из мрака тело Байал.
— Самка после почкования? — спросил Сара.
— Конечно, — сердито ответил он; человеки имели дурацкую привычку спрашивать об очевидном.
— Я посмотреть на самка поближе? — Ему пришлось прибегнуть к помощи жестов и несколько раз повторить свою просьбу, прежде чем Реатур понял ее смысл. Хозяин владения заколебался. Он самолично убрал Палату Почкований после смерти Бай-ал, поскольку не желал, чтобы другие самцы прикасались к ЕГО самке, пусть даже и мертвой. Но с другой стороны, он ведь позволил человекам заходить в покои самок, поскольку пришельцы настолько необычны по своему строению и всему прочему, что вряд ли вознамерятся внедрить свои почки в его самок. Кроме того, бедняжка Байал больше никогда не будет почковаться, это уж точно.
— Смотри, если желаешь, — ответил наконец Реатур и спустя секунду внятно гаркнул: — Да! — С человеками следует изъясняться как можно проще.
Хозяин владения зашагал к замку, не спуская одного глаза с Сары, согнувшегося над трупом Байал. Эта странная поза, свойственная исключительно человекам, по-прежнему поражала его своей нелепостью. Расширяться пришельцы не умели.
