На хате здесь живу я недолго, но имею привычку дотошно изучать все ходы и проходы. Ну что, начинаем очередной забег от смерти.
Виляю в сторону. Пули барабанят по трансформаторной будке, за которой я скрываюсь.
Я забираю вправо. Вот он, дощатый забор, впритык подошедший к моему двору. Перемахиваю с ходу через него.
Снова грохот выстрелов. Пули вспарывают доски. В шею мне впивается щепка.
Блин, чуть не попали.
Слышу звук мотора. Это джип рвется вперед, чтобы с той стороны встретить — там, где въезд на стройплощадку.
Заливисто лает пристегнутая к цепи псина. Что-то орет сторож, обороняющий законсервированную стройку, — таких в Москве теперь много.
Я кидаюсь не к выходу со стройки, а к наполовину достроенному корпусу. Заскакиваю в подъезд. Чуть не спотыкаюсь о ванную для цемента, обегаю груду кирпичей. Поднимаюсь по лестнице, заваленной строительным мусором.
Проем окна — прыгаю в него. Под окном как раз гора песка, поэтому приземляюсь мягко. Перепрыгиваю через траншеи и наваленные плиты.
Опять забор, на этот раз бетонный. Переваливаюсь через него, как в армии учат на полосе препятствий. Оказываюсь в заросшем деревьями и кустами заброшенном дворике со стоящими буквой «Г» дощатыми сараями.
Вперед. Дальше идет улочка. За ней переплетения дворов — только меня там и видели…
Через четверть часа, сидя в трясущемся по московской окраине троллейбусе, я, наконец, смог резюмировать — выбрался. В который раз!
А ведь меня почти что взяли.
Настало время подбить размер ущерба. Моя съемная хата — невелика потеря. Там имеется тайник, но это тоже не беда. Большинство необходимых в моей нелегкой жизни вещей я взял с собой. Там осталось только штук пять обезличенных телефонов и десяток сим-карт, которые я держал на всякий случай. Автомашина — да фиг с ней, новую купим. Управление «Н» богатое, да и своих ресурсов у нас в группе хватает. В общем, серьезных потерь нет, что уже радует.
Через час я добрался до запасной лежки рядом с Сокольниками. У моей группы таких квартир несколько — как раз на случай, если ты спалился. Пару раз нас это сильно выручало. Всегда надо иметь пути отступления.
Я сидел за столом в большой комнате на неудобном стуле с высокой спинкой и завороженно смотрел на лежащий передо мной телефон спец-связи. И не мог понять, что же мне делать. Шекспировский вопрос — звонить или не звонить руководству?
Что это за уроды? По мне хотели отработать «правдолюбы»? Или по старым делам кто-то меня достал?
Не надо множить сущности без особой нужды. Вряд ли все так могло совпасть — я достаю тетрадь, и в этот же момент случайно кто-то из старых моих недругов обнаруживает мое местопребывание и встречает у порога. Исчезающе малая вероятность.
Скорее всего, «правдолюбы».
Судя по характеру проведения операции, они хотели взять живым. Зачем? Чтобы узнать, где вожделенная тетрадка?
Откуда они меня вели? Прилепились ко мне в Пензе? Вряд ли. И не в Москве — от аэропорта за мной не следили.
Получается, ждали у дома. Заранее спланировали, как брать будут — мартышку подсунули симпатичную. Мол, у гусара сердце дрогнет от девичьих слез, и пока будет корячиться с ее сумкой, она его ласково приголубит электрошокером, а тут и богатыри подоспеют, погрузят пленного соловья-разбойника в джип. А дальше допрос. А тут еще сюрприз — вожделенная тетрадка в сумке… И жизнь у них состоялась.
Откуда они узнали мой адрес? Утечка из конторы? Возможно. И даже очень. Чтобы победить, нужна армия , а чтобы проиграть — достаточно одного предателя.
Только одна заковырочка присутствует — адреса моего в Управлении «Н» никто не знает. Даже ребята из моей группы, которым я доверяю как себе. Но таковы правила. Единственное исключение — это мой заместитель Робин. Но он — разговор особый. Он — это практически я, мы братья. А если предают братья, то возникает вопрос — а стоит ли вообще жить.
Да, никто не знал моего адреса. Кроме одного человека — Куратора.
И что — выходит, Куратор продался религиозным экстремистам и сдал им своего сотрудника? Версия имела бы право на существование. Но есть нюансы.
Куратор никому не мог продаться. У него множество недостатков, среди которых тяжелый характер, жесткость, порой переходящая в жестокость. Но в нем есть железобетонная основа. Я таких людей чувствую, потому что сам такой.
