Город бирюзы, преобразованный в военный лагери, пункт управления конницей, место сбора пехотных отрядов и военного флота, находился в состоянии крайнего возбуждения. Он был с рассвета до заката местом проведения учений и тренировок. Поручив управление внутренними делами страны Нефертари, Туйе и Амени, Рамзес целыми днями находился в мастерских по производству оружия и в казармах.
Присутствие правителя вносило уверенность и возбуждение. Он проверял качество копий, мечей и щитов, устраивал смотр новобранцев, находил общий язык как с военачальниками, так и с простыми воинами, обещая тем и другим денежное вознаграждение, пропорциональное их доблести. Наемникам было обещано солидное вознаграждение, если Египет одержит победу.
Фараон уделял много внимания содержанию лошадей, ведь от их хорошей физической формы в значительной степени будет зависеть исход битвы. Пол каждой конюшни был посыпан мелкой галькой, были проделаны каналы для стока, а в центре находился резервуар с водой, служивший одновременно для водопоя животных и для поддержания чистоты. Каждый день Рамзес обходил стойла, осматривал лошадей и строго наказывал за небрежность.
Армия, стянутая в Пи-Рамзес, начинала существовать подобно гигантскому организму, управляемому центром, решающим в любых условиях все проблемы. Вездесущий, выполняющий все с необыкновенной быстротой, Фараон не допускал никакой неясности и разрешал все споры на месте. Установилась непоколебимая уверенность в победе. Каждый воин чувствовал, что приказы отдавались с достаточным на то основанием, сознательно и что войска представляли собой хорошо отлаженный и четко работающий механизм.
Видеть Фараона так близко, иметь возможность иногда говорить с ним было даром, ошеломляющим как простых воинов, так и военачальников. Многие придворные хотели бы этого. Такое отношение заряжало людей необыкновенной энергией, наполняло новыми силами. Однако Рамзес оставался далеким и недоступным. Он по-прежнему был Фараоном, единственным в своем роде, живущим другой жизнью.
Когда правитель увидел Амени, входящим в казарму, где когда-то еще юношей Рамзес вырвал его из рук мучителей, он был удивлен. Его верный писец испытывал отвращение к такого рода местам.
— Ты пришел поупражняться с мечом или копьем?
— Наш поэт прибыл в Пи-Рамзес и желает тебя видеть.
— Ты хорошо его устроил?
— В доме, похожем на его жилище в Мемфисе.
Сидевший под своим любимым лимонным деревом Гомер наслаждался ароматным крепким вином, настоянном на анисе и кориандре, курил трубку в виде толстой раковины улитки, набитую листьями шалфея. Кожа его была смазана оливковым маслом. Поэт поприветствовал царя ворчливым голосом.
— Не вставай, Гомер.
— Я еще способен поклониться правителю Двух Земель.
Рамзес уселся на складной стул рядом с греческим поэтом. Гектор, его черно-белый кот, прыгнул Фараону на колени и, как только он начал его гладить, замурлыкал.
— Вам нравится мое вино, Ваше Величество?
— Оно немного терпкое, но запах соблазнительный. Как вы себя чувствуете?
— Кости мои болят, а зрение все ухудшается, но климат успокаивает боли.
— Это жилище вас устраивает?
— Оно прекрасно. Меня сопровождают повар, служанка и садовник. Это милые люди, умеющие ухаживать за мной, не докучая. Как и мне, им хотелось увидеть вашу новую столицу.
— Но не было бы вам спокойнее в Мемфисе?
— Но в Мемфисе ничего не происходит! Судьба мира решается здесь. Кто лучше, чем поэт, сможет почувствовать это? Послушайте:
«… Аполлон сребролукий:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали
В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный
Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет;
Звон поразительный издал серебряный лук стреловержца
В самом начале на месков напал он и псов празднобродных;
После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;
Частые трупов костры непрестанно пылали по стану.» [4] — Стихи из вашей «Илиады»?
— Да, но действительно ли они говорят о прошлом? Этот город бирюзы, город садов и фонтанов превращается в военный лагерь.
