— Боже мой! Ты действительно хочешь попробовать это?
— Нет.
Анри застегнул синий фрак, схватил со стола треуголку с трехцветной кокардой и, пользуясь представившимся случаем удрать со службы, выскочил из кабинета. Проходя через соседнюю залу, он предупредил секретарей и служащих, что сегодня его уже не будет. Те не стали задавать лишних вопросов, посчитав присутствие штабного офицера достаточно веской причиной. Уже во дворе Лежон спросил:
— Ты ладишь с этими бумагомараками?
— Что ты, Луи-Франсуа! Я тебя умоляю. Все они — грубияны, интриганы, глупцы и ничтожества...
— Рассказывай.
— Куда мы направляемся?
— Я реквизировал дом в старом городе и живу там с Перигором.
— Хорошо, едем, если тебя не смущает мое гражданское платье и лошадь: сразу предупреждаю, это настоящий першерон.
По дороге на конюшни друзья оживленно беседовали, больше говорил, конечно, Анри. Нет, он не отказался от театра, при любом удобном случае, даже в карете, изучал Шекспира, Гоцци[20]и Кребильона-сына[21], но писанием пьес на жизнь не заработаешь, а он не хотел сидеть на шее у семьи. Пришлось просить покровительства у графа Дарю, их дальнего родственника. После службы в императорском интендантстве Анри рассчитывал получить место младшего служащего в Государственном совете, что само по себе не было профессией, а, скорее, ступенькой к более серьезным должностям и, прежде всего, к ренте. Недавно он приехал из Германии, где делил свое время между исполнением служебных обязанностей, оперным театром, охотой и молоденькими барышнями.
— В Брунсвике я избавился от своей робости и пристрастился к охоте, — с улыбкой сообщил он.
— Ты хорошо стреляешь?
— На моей первой охоте на уток я добыл двух ворон!
— А как насчет австрийцев?
— По большому счету, я еще не нюхал пороха, Луи-Франсуа. К сражению под Йеной я опоздал на несколько дней. Недалеко от Нойбурга мне показалось, что я слышу канонаду, но это была гроза.
Тем не менее, Анри проехал через мост перед Эберсбергом[22], когда городок уже догорал. Его карета катилась по обезображенным трупам, давя колесами выпущенные кишки, но, чтобы не потерять самообладания и выглядеть непринужденно, он продолжал болтать, несмотря на непреодолимые позывы к рвоте.
Войдя в конюшню интендантства, Лежон огляделся и воскликнул:
— Это и есть твоя лошадь, Анри?
— Да, та самая, которую мне предоставили, я тебя предупреждал.
— Ты был прав, ей не хватает только плуга!
Нимало не заботясь различием в костюмах и лошадях, приятели поскакали в Вену, крепостные стены которой и высокий шпиль собора святого Стефана виднелись издалека.
Вену окружали два пояса укреплений. Первый представлял собой простой земляной вал, насыпанный вокруг густонаселенных пригородов, где вплотную лепились друг к другу низкие дома с красными черепичными крышами; второй окружал старый город крепостным рвом и мощной каменной стеной с бастионами, казематами, крытыми галереями. Но поскольку венцы больше не опасались ни турок, ни венгерских бунтовщиков, вдоль фортификаций, как грибы после дождя, выросли всевозможные лавки и постоялые дворы, склоны насыпей были засажены деревьями, и среди них пролегли бульвары для гуляний.
Лежон и Бейль проехали под аркой больших ворот и не спеша углубились в извилистые улочки города, застроенные длинными, вытянутыми вверх домами. Средневековые строения соседствовали с барочными, в их расцветке преобладали теплые «итальянские» оттенки, на окнах, увитых плющом и яркими цветами, стояли птичьи клетки. Вид прохожих радовал глаз куда меньше: куда ни посмотри, везде были военные.
«Победители ведут себя хуже разбойников», — думал Анри, разглядывая разрозненные группки солдат, заполонивших Вену. Город размером с округ Парижа Наполеон отдал им на разграбление на четыре-пять дней, и они спешили этим воспользоваться. Солдатня напоминала ему свору охотничьих собак, спущенных с поводков. Да, эти люди сотни раз рисковали жизнью; окривевшие, однорукие, одноногие они шли по трупам товарищей и друзей, но разве пережитый страх оправдывал творимый ими теперь беспредел? Разве добродушных и покладистых австрийцев не восстановит против нас вид драгун, на веревках спускающих на улицу мебель из окон их домов? Какой-то кирасир со стальной каской на голове, закутанный в длинную белую австрийскую шинель, свалил на мостовую кучу театральных костюмов, кларнеты и краденые меха, рассчитывая продать все это добро с торгов. Вдоль всей улочки раскинулось множество импровизированных лотков, с которых пираты в форме сбывали свою добычу: стеклянные и жемчужные ожерелья, платья, дароносицы, стулья, зеркала, поцарапанные статуэтки. Толчея и многоязычный гомон живо напомнили Анри рынок в Каире. Люди из разных стран собрались в одну армию: поляки, саксонцы, баварцы, флорентинцы и многие другие, ему повстречался даже один из мамелюков Кирманна
