Голова идола была слегка запрокинута, рот широко открыт, точно он хотел крикнуть что-то небу. Из отверстия валил темный, окрашенный красноватыми отблесками огня дым.
Священнослужители подняли что-то продолговатое, завернутое в белые ткани и бросили это в пасть идола. Что бы они там ни предавали огню, подумала в ужасе Ганда, размерами оно было примерно с лутинку.
— И они делают это каждый день? — сдавленным голосом произнес Олловейн.
— Да. А когда считают, что бог на них гневается, то празднуют сразу несколько свадеб в день. Искендрия — небезопасное место для маленьких девочек.
Эльф пристально поглядел на лисьехвостую. О чем он думает? Спрашивает себя, почему она приняла образ маленькой девочки? Она ведь понятия не имела…
— Уведи нас отсюда, Ганда. Не хочу провести в этом городе ни единого лишнего часа.
Лутинка огляделась в поисках колонны с выпрыгивающим из воды дельфином. Несмотря на то что площадь была посвящена Бальбару, были здесь и статуи других богов. Дельфин был супругом морской богини Бессы, мирным существом. Он помогал штурманам найти правильный путь в опасных водах, во многих историях рассказывалось о том, как он спасал потерпевших кораблекрушение.
Наконец Ганда обнаружила изображение дельфина: статуя возвышалась с их стороны площади. Она была рада, что не придется проходить мимо статуи Бальбара. Первая широкая улица, отходившая от площади за статуей дельфина, вела к дому Сем-ла — так говорила ей Эмерелль.
— Я сожалею о своей шутке в гавани, — вдруг сказал Олловейн.
Лутинка посмотрела на своего загадочного спутника. Нет, она никогда не поймет этого эльфа.
— О чем ты говоришь?
— О торговце жертвенными животными в гавани. Ты же знала, что они приносят своим богам в жертву не только белых кошечек и быков, не так ли? Я понятия не имел, что белокожих девочек тоже… Я… Мне жаль. — Мастер меча по-прежнему прижимал к ране платок; легкая ткань полностью пропиталась кровью.
Лицо эльфа казалось напряженным. Он страдал, но не от раны. Он отводил взгляд. Остроухий, который стыдится лутинки! Ни о чем подобном Ганда не слыхивала. Вообще-то он заслужил еще немного мучений, но по каким-то неясным причинам ей было жаль Олловейна. Ей, всего пару дней назад готовой спокойно наблюдать за тролльским штурмом замка Эмерелль и убийством всякого эльфа, который попадет под руку серокожим.
— Я знала это с первого дня путешествия на корабле. Капитан и его ребята… Ночью они хотели схватить тебя и бросить в море. Они думали, что ты отправляешься в Искендрию, чтобы продать меня священнослужителям Бальбара. Наверное, так бывает нередко. Поэтому я выдумала о тебе ту безумную историю.
Лисьехвостая увидела, как напряглись мышцы на лице эльфа.
— Значит, ты действительно сделала это ради моей безопасности.
— Если бы ты мог взять наконец в толк, что мы, лутины, не каждый раз открываем рот, чтобы солгать, то мы с тобой могли бы уживаться гораздо лучше.
— Похоже, я еще и извиниться перед тобой должен. — Его голос стал холоднее. — Мне жаль, что я относился к тебе несправедливо. — Было видно, что эльфу стоит немалых усилий заставить себя произнести эти слова. На лице его не отражалось раскаяние. Это было чистейшей воды лицемерное признание.
Ганда обрадовалась, заметив наконец дом с широкой лестницей, о котором говорила Эмерелль.
— Мы пришли. — Она указала на ступени.
Жилище Сем-ла по сравнению с другими домами снаружи не производило особого впечатления. В обращенном на улицу фасаде не было окон. Не было и украшений, не считая большого панно, изображающего корабли с надутыми парусами, окруженные различными морскими животными.
Ганда ненавидела лестницы. Закладывая расстояние между ступеньками, архитекторы никогда не думали о коротких ножках кобольдов. Допустим, в мире людей при отсутствии кобольдов это простительная ошибка. Но ситуация в Альвенмарке не лучше, а ведь там каменотесами и архитекторами зачастую были именно кобольды! Но таковы уж в своем высокомерии эльфы. Они не тратят время на размышления об удобстве слуг, которые чаще других обитателей дворца носятся вверх и вниз по лестницам.
