– Тогда к черту траур! И будем праздновать. Прошу вас, мессир, сопровождать меня.
Старик взял ее под руку. Даже сквозь алую ткань рукава платья ее плоть была горяча. Граф Пембрук свел ее по изгибам лестницы в парадный холл, соблюдая осторожность и почтительность, хотя чувствовал, что даже в его давно охладевшем теле вскипает кровь.
Ее красота ожила после смерти Джона, словно ей добавились жизненные силы, покинувшие ее супруга. Она, как вампир, впитала их и теперь была готова вступить на путь, где ее ждали опасные приключения.
Глаза Изабеллы дразнили старика.
– Вам кажется, что мой наряд не подходит для вдовы? Но почему я должна наперекор моему народу оплакивать супруга? Я подарила англичанам нового короля, Генриха, и, чем скорее они забудут, что его отцом был Джон, тем лучше. Но пусть чтят его мать.
С подобным справедливым суждением Маршал не мог не согласиться, хотя что-то свербило в его сердце, и он чувствовал себя неловко.
– Вперед, милорд, – воскликнула Изабелла, – это счастливый день! Людовику придется вернуться на континент и заняться там своими скучными распрями. А мы заживем в мире и согласии на нашем острове и обучим вместе с вами моего сынишку управлять государством. Разве вы откажетесь от союза со мной? Вы – величайший и мудрейший человек, который когда-либо рождался на английской земле?
– Вы льстите мне, мадам…
– Может быть, слегка, – призналась она с усмешкой. – На мой вопрос я жду немедленного ответа. Да или нет?
– Да, Ваше Величество!
– Тогда вперед!
Уильям Маршал не отходил от Изабеллы все часы затянувшейся на долгое время церемонии, которая разыгрывалась по обоим берегам узкой, но полноводной реки. Королева, Маршал и папский легат заняли кресла под балдахинами, так близко от воды, что приливные волны чуть не замочили им ноги.
Напротив расположились французы – Людовик и его многочисленные советники. Изабелла отметила с удовлетворением, что Людовик выглядел поникшим. Удивляться тут было нечему. Она представила, как он явится к своему папаше Филиппу Французскому с вестью о поражении, а тот, как библейский Понтий Пилат, будет равнодушно умывать руки.
А еще «веселее» Людовика встретит его супруга Бланш, истратившая всю свою казну на завоевание английского престола. До Изабеллы доходили слухи, что они счастливы в супружестве. Вполне возможно, сама Изабелла испытала бы такое же счастье, став супругой верного рыцаря Хьюго де Лузиньяна. Но теперь ей хотя бы удалось унизить, отхлестать по щекам счастливую супружескую пару.
Людовик издали выглядел хрупким и женственным, но ей показалось, что он лишь притворяется таковым, скрывая переполнявшую его истинную мужскую энергию.
Правильные черты лица, светлые длинные волосы, ниспадающие на плечи, – как он своей внешностью напоминал ей Хьюго Лузиньяна!
Конечно, смешно и думать, что Хьюго не изменился за прошедшие годы. Он мог полысеть и покрыться морщинами. И все же любого мужчину она сравнивала с рыцарем Хьюго, чей облик четко, будто сделанный резцом гравера, запечатлелся в ее памяти. Все любовники, которых она приглашала себе в кровать, были внешне похожи на Хьюго, и супруг ее, Джон, знал об этом. Вероятно, поэтому он так изощренно расправлялся с ними.
Как ей хотелось сейчас увидеть Хьюго! Как вновь соединить себя с ним? Женить его на одной из своих маленьких дочерей? Иногда мысли о давнем возлюбленном доводили ее до тайных истерик.
Крики толпы вернули Изабеллу из мира грез к церемонии, которая сделает ее малолетнего сына властелином Англии. Торжественные клятвы были произнесены, слова, выкрики герольдов, трубные звуки, чередуясь, разносились над водами вспухшей от прилива реки, а на поляне, на противоположном берегу, Людовик в шатре, воздвигнутом в качестве походного храма, поклялся перед переносным алтарем, что сохранит мир и в Англию не вернется, если ему будет уплачена обещанная компенсация.
Уильям Маршал готов был продать все свои поместья и душу заложить хоть самому дьяволу, лишь бы Людовик убрался под крылышко своей супруги Бланш.
На следующий день французы удалились, удовлетворенные шестью тысячами серебряных марок, собранных по самым заветным уголкам в жилищах простого люда. Они оставили выжженные на английской траве пятна от походных костров, много дерьма и мусора и нехорошую память о себе. Впрочем, сотни детишек, появившихся на свет в следующем году, легко почему-то овладевали, повзрослев, французским языком. Но это была уже не забота королевы и регента.
