— Ну вот что, парень, — громко сказал он. — Кто бы ни был тот ублюдок, что пожрал всю деревню, я не желаю ждать его молча. Я бу…
Дверь скрипнула. Оборвав себя на полуслове, Кумбар медленно повернулся.
* * *
Тон, каким старый солдат сделал свое заявление, поразил не столько шамана, сколько варвара. Он уже привык к тому, что толстяк скулит по всякому поводу и без повода вовсе. Сейчас ему показалось, что он слышит и видит совсем другого человека — впрочем, показалось лишь на мгновение, ибо дверь-то все же скрипнула, а потом и открылась. На пороге стоял… Или стояло… Скорее, наверное, стояло.
Невысокое существо, пола ни женского и ни мужеского, а какого-то среднего, взирало на спутников как будто бы благосклонно, но варвар, поймавший самый первый его взгляд, готов был поклясться хоть Кромом, хоть Митрой и прочими богами, что в нем сверкнула ненависть, причем такая мощная, что в груди Конана сразу поднялась ответная волна, Он сдвинул брови и на два пальца вытащил из ножен меч.
В полном молчании пришелец и гости рассматривали друг друга. Что там особенного он мог найти в них, так и осталось загадкой, а он явно был чем-то весьма удивлен. Они же видели перед собой нечто косматое, тощее и горбатое. Безобразное плоское лицо с острыми и мелкими чертами, обрамленное всклокоченной бородой, на щеках имело яркий лихорадочный румянец, а в общем отличалось, наоборот, ужасной бледностью. Мышиные глазки беспокойно перебегали с огромного варвара на толстого сайгада, а с него на ничем не примечательного с виду шамана (тем не менее именно шаман удостоился взгляда долгого и тревожного). Вот и все, что было в пришельце человеческого. Остальное могло принадлежать только монстру из царства Нергала — так решил варвар, обозревая странное тело существа.
Руки его, покрытые густым черным волосом, с длинными желтыми ногтями, походили на обезьяньи лапки — только ладони розовели гладкой кожей; босые ноги были коротки, кривы, тоже волосаты и — трехпалы. Между этих пальцев Конан с отвращением заметил пупырчатые перепонки, измазанные в какой-то дряни, смахивающей на болотную тину. Туловище его, гораздо длиннее ног, поросло большими — с кулак — шишками, которые торчали из прорех в грязной тунике.
Наконец монстр завершил осмотр гостей и, откашлявшись, сказал первые слова приветствия.
— Что вам надо здесь, чужестранцы?
Голос урода оказался не менее противным, чем внешность: скрипучий и гнусавый, с нотками страждущего любви кота. Длинные передние клыки, далеко заходящие за нижнюю губу, явно мешали ему говорить.
— А тебе что? — ответил расхрабрившийся сайгад.
— Моя деревня, — коротко пояснил тот.
Кумбар открыл рот, дабы продолжить столь увлекательную беседу, но его перебил Парминагал.
— Не скажешь ли, достопочтенный (при этом слове варвар и сайгад в унисон хмыкнули), куда подевался народ? Помнится, здесь когда-то жили люди…
— Теперь не живут.
— Это я уже понял. Я спрашиваю, где они?
— Где-то там. — Монстр описал лапой полукруг, так что невозможно было уяснить, где же все-таки люди.
— Где люди, старая коряга?! — рыкнул киммериец, жалея время на болтовню с этим ублюдком.
От его голоса монстру стало дурно. Закатив глаза, он прислонился горбом к стене и часто задышал.
Царедворец совсем осмелел. Он подошел к самозваному хозяину деревни так близко, что чуть не касался его животом, потряс перед его носом толстым пальцем и, ласково улыбаясь, сказал:
— Я тебя сейчас укушу.
— А? — удивился монстр, приходя в себя.
— А потом съем.
То, что произошло сразу за этим обещанием, на миг повергло в шок и Конана и шамана. Урод вдруг открыл пасть так широко, что в нее запросто могла бы вместиться голова Кумбара — она и вместилась, по самую шею. Несчастный сайгад заверещал пронзительно, уперся руками в грудь обидчика и попытался вырваться. Напрасно. Он только оцарапал себе затылок об его острые зубы. Кровь брызнула на Парминагала, который был на два шага ближе к обоим, чем варвар.
Эти красные мелкие капли привели в чувство товарищей бедняги Кумбара. В тот момент, когда монстр начал смыкать челюсти — с омерзительным хрустом, наслаждаясь, медленно, — Конан вскочил, молнией рванулся к нему и кулаком со всей силой треснул его по темени. Удар этот был настолько силен, что звук от него эхом разнесся по комнате.
