— Ты бывал в Шангаре? — продолжал читать мысли новый знакомый.
— Ну, — кивнул Конан. — Еле ноги унес.
— И я, — засмеялся Парминагал, стараясь попадать в шаг варвара.
— Как это?
— Тогда я еще не был шаманом высшей касты. Да и вообще шаманом не был. Я родился здесь…
— В этой дыре? — На суровом лице Конана выразилось глубочайшее неодобрение, словно сам он родился не в дождливой холодной Киммерии, а в королевских покоях где-нибудь в богатом и теплом Аргосе или, на худой конец, в Офире.
— Так уж получилось, — смиренно ответствовал Парминагал. — Мой отец был здешним властителем.
— Прах и пепел! — Конан остановился. — Ты, что ли, принц?
— Ну вот еще… Я — одиннадцатый сын. Если уж даже второму ничего не полагается — ни титула, ни наследства, — то что может получить одиннадцатый… Что ты встал, Конан? Идем.
— Значит, сейчас в Шангаре правит твой брат?
— Нет… Его убили…
— А другие братья?
— Всех убили, душа моя… Один я остался… Идем же!
— Ты… наследник?
— Теперь уж все равно. Мой дядька управляет Шангарой, а я… Впрочем, думаю, он заслужил этот трон. Бедняга так трудился, избавляясь от соперников…
— Твоих братьев?
— Да… Вот мы и пришли.
Парминагал с облегчением прервал неприятный для него разговор, вошел в трактир. Конан последовал за ним.
Первые посетители — бравая четверка низкорослых и толстых молодых солдат — уже сидели за длинным прямоугольным столом и потягивали из больших кружек что-то очень вкусное: на их физиономиях было написано такое блаженство, что киммериец невольно сглотнул слюну.
— Красного! — приказал шаман, усаживаясь за стол у двери.
Пока слуга бегал за кувшином красного вина, Конан истребовал у нового знакомого продолжения его истории.
— Да что рассказывать… Когда убили моего последнего брата, я бежал из Шангары на юг. Пару лет мотался по всем Черным Королевствам, потом осел в Зембабве.
— Наплевать на Зембабве. Я хочу знать, почему ты бежал? Дядьки испугался?
— Еще как. Если б ты видел моих братьев… Все рослые, сильные, да и умом не обижены. Но Мангал (это дядька) их всех за одну луну только истребил. А я всегда был самый дохлый, так что не по силам мне было с ним тягаться… Не смотри на меня так, душа моя. Ныне я уж по таков, и думаю иначе.
— Так верни себе трон! — На звучный рык Конана солдаты удивленно оглянулись.
— Тш-ш-ш… Какой трон… Какой трон? Я ж сказал тебе, что права более не имею.
— Врешь! — убежденно сказал киммериец. — Право кровного наследования нельзя утратить. Ты трус, вот и все дела.
— Может, и трус, — задумчиво согласился шаман. — А может, просто не хочу быть властителем…
— Все хотят, а ты нет? — не поверил Конан. — Опять врешь, приятель.
Парминагал вздохнул. Отличное красное вино вернуло румянец на его щеки, промочило пересохшее горло, но испортило настроение, такое радужное после победы над монстрами.
— Гр-м-м… Помнишь того козла, который привязался ко мне в таверне Хаддуллы?
— Кром! Я неплохо потрепал его!
— Неплохо… Так вот, он — слуга моего дядьки. Конечно, он узнал меня… Гнусная скотина! Он не решился даже втихую воткнуть мне кинжал в спину!
Конан хмыкнул. По его мнению, для того, чтобы втихую воткнуть кинжал в спину, большого мужества не требовалось. Если б он своими глазами не видел этого парня в деле, то решил бы, что у него довольно странные представления о достоинствах истинного мужа.
— За три дня, — продолжал тот, — меня трижды пытались прикончить. Конечно, с моей стороны неразумно было возвращаться в Шангару, но… сердце влекло, что ж поделаешь…
Парминагал смущенно улыбнулся: пожалуй, впервые за много лет он позволил себе быть столь откровенным перед малознакомым человеком.
— Мне нравится бродить по свету, Конан, видеть жизнь — не ту, что во дворцах, а ту, что в поле и в лесу, в городских кабаках и деревенских постоялых дворах, на базарах и даже в притонах… Так что пусть наместником в Шангаре остается мой дядька, а я пойду…
Он неожиданно погрустнел, отвернул лицо от киммерийца. Оба погруженные в свои думы, в молчании они допили вино. Парминагал вспоминал юность, замок отца, своих веселых братьев, а Конан — далекую Киммерию, чьи холмы и тучи до сих пор иногда снились ему… Сколько лет прошло с того дня, когда он покинул родной край… И как краток казался теперь этот путь — словно только вчера он закинул за плечи полупустой дорожный мешок, перевязал тесемкой длинные черные волосы, которые не стриг со дня смерти матери, и снова отправился искать свое собственное счастье, которое наверняка где-то ждало его, потому что просто не могло быть иначе. Так он ушел из Киммерии второй раз… Память его хранила столько событий, что сейчас невозможно было вспомнить хотя бы малую часть из них. Вот погоня по снежной пустыне за дочерью Имира — Ледяного Гиганта; вот битва с монстром Гринсвельдом за вечнозеленую ветвь маттенсаи, символ жизни маленькой северной страны Ландхаагген; вот драка на старом галеоне с бандитом Дебом Абдаррахом; вот путешествие вдоль вонючих вод Хорота с рыжим талисманом Висканьо; вот плавание на быстрой «Тигрице» со смуглой темноглазой красавицей Белит и ее черными пиратами… Лицо Белит вдруг стало перед Конаном так ясно, что он скрипнул зубами от внезапной боли под сердцем. Душа ее теперь бродила по Серым Равнинам, неутешная, ибо слишком недолга была их любовь…
