А выстрела все еще нет!… Здесь Энгман не нуждается в моем похлопывании: он в точности знает, что ему надо делать. Хотя момент для увертывания от разрыва гранаты еще не подоспел, мой пилот уже летит не по прямой линии, а каждую четверть минуты меняет направление; он делает это очень осторожным, едва заметным передвижением руля поворотов, чтобы не возбудить внизу излишнего внимания неприятельских артиллеристов, которые могут, в таком случае, переставить дистанционную трубку или фитиль.
Но почему же французы не стреляют?!
Я окликаю Энгмана и ищу в зеркале его взгляд. Я растопыриваю пальцы, отрицательно мотаю головой, вопросительно пожимаю плечами. Моя жестикуляция должна означать: «Где же огонь зенитных орудий? В чем дело?». Энгман пожимает плечами: «Может быть, они нас еще не отыскали?»
Вдруг – тррах!… Такой громкий выстрел, что мы невольно вздрагиваем, и в то же время снизу в самолет что-то так резко ударяет, что нас подбрасывает кверху… Ага! первая граната!… И, как на грех, удачно!
Энгман делает крутой вираж вправо. Таким образом, второй снаряд упадет гораздо левее.
Слава богу: наконец-то, они открыли пальбу!…
Откровенно говоря, обстрел из зенитных орудий для нас, летчиков, всегда очень интересен. Он напоминает искусную азартную игру, только с очень высокой ставкой. Главное правило в этом состязании: противнику не следует слишком затягивать начало, ибо, как только мне известно, что он летит туда-то, я могу немедленно сделать ответный ход. Французам в этот день повезло с самого начала: обычно, если первый выстрел удачен, то и следующие попадают довольно удовлетворительно; если же первый снаряд – мимо, то часто случается, что артиллерист, направляющий стрельбу внизу, из боязни сильного корректирования,[1] делает промахи, и гранаты, вообще, недолетают… А самое неприятное тут, это, конечно, те минуты, когда ждешь огненной реплики врага.
Мы недолго держимся нового направления, – иначе канонирам внизу будет удобно нас обстреливать. Полповорота налево! Посмотрим-ка, где теперь взорвется следующий снаряд. Правильно, так оно и есть! Далеко позади нас, из воздуха выплывает легкое белое облачко… Оно все растет и растет – и вдруг нас оглушает резкий выстрел. А вон там еще граната!… Кажется, будто в пространстве носятся тонкие и нежные клочки и хлопья ваты, от которых… зависит наша судьба. Зубчатый осколок в тело или шрапнельная пуля в голову – и все кончено!… Но о таких вещах вспоминаешь только мельком: там, наверху, для подобных размышлений нет времени…
Легкий крен влево.
Французам кажется, что они определили приблизительное направление, и они обстреливают нас гранатами и шрапнелями, быстро выпуская их одну за другой. Но мы летим быстрее, чем они корректируют огонь своей артиллерии. И потому опасные облачка от нас все дальше и дальше. Звуки выстрелов все слабее поражают наш слух, и скоро мы совсем перестаем их слышать.
Ну, теперь можно прямо вперед!…
Вдруг опять – тррах!… Как раз перед нами взрывается граната… Неприятный сюрприз! И через секунду дымок от разрыва тянется уже через наши тросы. Тьфу, чорт возьми! Какое адское зловоние от серы и селитры, брр! А самое главное – штучка угодила в нас весьма удачно… Энгман ставит машину слегка на нос и «нажимает». Благодаря этому, мы выигрываем в быстроте и слегка теряем в подъеме. На высоте трех тысяч метров, сто или двести не имеют большого значения…
Браво! «Ход» был правильный: следующий разрыв происходит уже высоко вправо… Великолепно! Теперь больше не «нажимать» – иначе мы чересчур снизимся. И слегка вправо! Так!
Но французы все-таки заметили наш маневр. Трах! тррах! – звенит в ушах одновременно справа и слева. Ах, злодеи! По-видимому, они выставили против нас новую батарею из четырех орудий. А направляющий стрельбу, видно, ловкий малый. Стреляет умопомрачительно…
Опять – тррах! тррах!…
Вот одна граната лопнула совсем близко слева, а другая чуть-чуть подальше справа и на этот раз ниже… Значит, француз заметил, что мы слегка потеряли в высоте. У этого артиллериста, должно быть, великолепный измеритель расстояния…
