Через некоторое время рядом появилась могила и Андрея Николаевича.
Но зато Кирилл Николаевич жив и поныне, и вот сейчас, когда я пишу эти строки, я уже знаю, что флюиды человеческого мозга устроены таким образом, что я обязательно не удержусь и позвоню ему тот час же, закончив строку, либо он позвонит мне сам.
Мы встречаемся часто, ибо именно этот человек столь мне интересен и столь для меня дорог.
Глава 3
Всякий, конечно, давно заметил, что когда о чем-то пристально подумаешь, на что-то обратишь свой взор или внимание, то это что-то немедленно материализуется, предстанет перед тобой воочию.
И в самом деле, именно в этот момент, когда я обдумывал фразу, касающуюся Кирилла Николаевича, раздался, но не телефонный, а звонок в дверь, и у переговорного устройства строгий голос моего дяди развеял во мне всяческие сомнения в том, что существуют на свете какие-то особые силы на этот счет.
Через минуту он уже входил в мой кабинет собственной персоной.
Он был высок, худ и таким любил представать, ибо, сколько помню, он всегда носил черный костюм, к тому же, независимо от эпохи, всегда был в шляпе и с тростью в руке. Иногда, правда, вместо трости он использовал зонт. По-моему, в тот день он был с зонтом.
Он вошел ко мне, сдержанно поздоровался и бодро присел на краешек стула. Его резвость меня всегда поражала, ему много лет, но, если это позволительно сказать о старце, он еще очень и очень свеж.
К тому же дядюшка - человек, который всю жизнь работал головой, и, может быть, за это Господь послал ему неувядание. Его изобретениями восторгался весь мир, по крайней мере последнее столетие.
Он, по-моему, лауреат всех премий, какие только известны.
Опершись на зонт, он просидел так минуту, потом серьезно и коротко осведомился о моем здоровье, о здоровье моих детей, жены, матушки - он знал, что я обожаю свою матушку и не смогу начать с ним разговор в верной тональности, если он не выполнит этот милый, столь забытый в последние годы, ритуал.
Перед ним стояло готовое к услугам, глубокое кресло, но дядюшка предпочёл жесткий стул.
- Милый мой, - сказал он, - я пожаловал к тебе сегодня и оторвал тебя от твоей работы по исключительно важному делу. Ты же понимаешь, что за пустяком я тебя пригласил бы к себе, но, - он не улыбнулся и сделал паузу, - я хочу поговорить с тобой здесь, у тебя, ибо настало время мне рассказать тебе одну невероятную вещь. Будь, пожалуйста, внимательным, я прошу тебя отложить даже все дела и мысли, какие бы они ни были сладостные, ибо то, что ты сейчас услышишь, того стоит.
Я приготовился внимательно слушать, а перед разговором предложил ему стопочку хорошей русской водки, но он отказался и от нее, и от кофе. Курить при нем я себе не позволял, и поэтому сидел перед ним тоже на стуле, хотя предпочитаю обычно кресло, радуясь тому, что успел хоть прилично одеться. Дело в том, что принимать столь роскошного господина пусть не в растерзанном, но даже в домашнем виде было бы просто неприлично.
- То, что я тебе сейчас расскажу, отнюдь не сентенция слабоумного старика, - предупредил меня Кирилл Николаевич, - старика, которому давно пора разговаривать с Богом. Нет, но то, что я тебе сейчас скажу - плод моих почти семидесятилетних изысканий и размышлений, и поэтому не удивляйся, пожалуйста, тому, что ты теперь услышишь. Хотя, может быть, именно удивление и есть та защитная реакция, которая тебе поможет.
- Дело в том, что в восемнадцатом году этого столетия, в день двадцать пятого января, ты, конечно, не знаешь историю, потому что ты филолог, а я знаю, потому что тем ученым, которые занимаются техникой, биологией, математикой и физикой, обязательно надо изучать историю, - уколол он меня, и, хитро прищурившись, продолжил, - потому что история - это всего лишь одна из версий нашего пространственновременного соответствия
Так вот, - он посерьезнел, - двадцать пятого января восемнадцатого года большевики во главе с Лениным (ну про них ты, я надеюсь, слышал) подписали указ об изменении времени, и в России, начиная с первого февраля тысяча девятьсот восемнадцатого и по тринадцатое февраля восемнадцатого же, были пропущены дни. Тебе это известно?
