Очень распространенным среди активных, пассионарных чеченских мужчин стало выезжать целыми бригадами на заработки в другие области. Это называлось «шабашка». Газеты клеймили такую практику как «погоню за длинным рублем», но пропаганда никого не останавливала. За три летних месяца на сдельной работе можно было заработать денег на целый год.
Кстати, о песне Высоцкого: видимо, Владимир Семенович не знал точного значения терминов. Либо в его среде эти слова имели другой смысл. Герой его песни, судя по всему, был не бич, а именно шабашник.
Итак, мужчины уезжали на шабашку, чаще всего строить фермы для колхозов-миллионеров которые, по сдаче объекта, расплачивались наличными. Получив расчет, они возвращались. Иногда к ним прибивался кто-нибудь из аборигенов или бродячих бичей.
Видимо, так в Шали попал и Колька.
И этот рассказ о нем.
Колька появился в Шали осенью, с окончанием сезона выездной шабашки. Он поселился у бригадира, Султана. Идя из школы, мы видели его вскапывающим под зиму большой участок, огороженный проволочной сеткой. На его предплечье был вытатуирован синий якорь. Видимо, в прошлой жизни Колька был моряком. Когда Колька, оголенный по пояс, распрямлялся, воткнув лопату в землю и положив руки на черенок, мы, если он стоял близко к сетке, могли видеть на его груди еще одну татуировку: большой крест и на кресте силуэт человека, склонившего голову и поджавшего одну ногу. Что это значило, нам было не известно.
Жил Колька у Султана, в одной из пристроек к дому. Если он не работал, то выходил на улицу и сидел у султановых ворот, на скамеечке. Скамеечку эту сам Колька и сколотил. На нашей улице ни у кого не было скамеечек рядом с воротами. Считалось стыдным: кто будет сидеть и бездельничать, точить лясы, когда дома и во дворе всегда много работы. Однако сидели и бездельничали. И поскольку скамеек не было, — просто на корточках. А вот Колька сделал себе скамейку и сидел со всеми удобствами.
Посмотрев на это, вся улица скоро выставила скамейки перед своими воротами.
Старики, проходя мимо, качали неодобрительно головами. Но технического прогресса и модернизации остановить не могли.
Колька сидел и смотрел на мир своими светлыми, голубыми глазами. Он улыбался спокойно и безмятежно. Со всеми проходящими Колька здоровался, это ему нравилось.
Некоторые старики плохо понимали по-русски. Соседи объяснили Кольке, что со старшими лучше здороваться по-чеченски и при этом вставать. Он принял поучения со всей серьезностью. Теперь, при виде седобородого дедушки, Колька привставал со скамейки и говорил: «Хо вогхш ву!». Мальчишки смеялись над его коверканным произношением и требовали, чтобы он, здороваясь с ними, тоже вставал. Но Кольку было не провести: он только улыбался и качал головой. А иногда грозил пальцем: чего удумали, пострелята!
Бывало, мальчишки баловались и швыряли в Кольку камешки. Тогда он заходил во двор и возвращался, держа в руках большие садовые ножницы, секатор. Он напускал на себя грозный вид и говорил: «Вот поймаю, уши отрежу!»
Старшие мальчишки не верили, но кидаться камнями на всякий случай переставали. А маленькие начинали плакать и разбегались по своим дворам. Скоро мамаши приспособили угрозы Кольки для своих воспитательных целей. Если дети сильно шалили, они говорили им строго: «Будешь себя так вести, отведу тебя к Кольке, он тебе уши отрежет!» На малышей это действовало отрезвляюще. Они даже закрывали свои уши ладошками, хлопали глазами с длинными ресницами и вертели головами, что должно было означать: я больше не буду, только не надо отрезать мне уши! Это было смешно. Особенно в случае с крошкой Магомедом, который был ужасно лопоухим; вот чьи уши стали бы только красивее, если бы их немного укоротить! Но именно Магомед за свои уши дрожал больше прочих детей и сразу становился паинькой.
Пришла зима. В одну декабрьскую ночь искристый снежок спустился с неба и накрыл дома и улицы пелеринкой толщиной в детскую ладошку. Утром Колька стоял у ворот с деревянной лопатой и расчищал дорогу для автомобиля хозяина. Султан выдал ему старую меховую шапку, ватник и шерстяные варежки. На ногах у Кольки были серые валенки, обутые в новенькие резиновые калоши. Он был особенно радостен и даже брал снег в руки, подносил к лицу, нюхал и, не удержавшись, лизнул. Наверное, снег напоминал ему о родном доме, о детстве.
