Какие-то безумцы вытащили из подземного гаража пожарную машину и поливали бушующее пламя из беспомощной кишки. Я похвалил их.
Я все время ехал вперед по кругам дантова ада, сквозь дым, смрад и огонь…
Эпицентр катастрофы казался мне самым страшным, я стремился к нему.
В центре города уцелели деревья, они лишь потеряли кору и сучья, торча обожженными столбами. Многие дома стояли без крыш, с проломленными межэтажными перекрытиями… Но дома стояли, смотря на творящийся вокруг ужас пустыми глазницами окон, из которых там и тут вспышками гнева вырывались клубы дыма.
Автомобили были вдавлены в мостовую в тех местах, где застал их взрыв.
Трудно было узнать в железном ломе, загромождавшем асфальт, еще минуты назад мчавшиеся машины. На них словно обрушился чудовищный молот, расплющивший их на наковальне… Из-под них растекалось масло с радужными разводами. А рядом высыхали мокрые пятна, оставшиеся, вероятно, от проходивших по тротуару людей…
От людей!..
Никому никогда я не пожелаю увидеть что-либо подобное.
Проклятье всем! Проклятье богу в небесах! Проклятье человеку на земле! Горе всевышнему, допустившему все это своей высшей властью! Горе земным рабам его, в своей безысходной дерзости добившихся того, что случилось!..
Я продолжал отдавать распоряжения. Откуда-то появившиеся люди, уцелевшие или примчавшиеся выполнять долг, за который они расплатятся жизнью, пытались что-то сделать.
Одну из улиц заливало водой. Прорвало водопровод.
Другая улица была полна зловонья, под гору стекала мутная река из разбитой канализации.
Я ехал и ехал дальше. Иногда выходил из машины, чтобы сесть на щебень и рыдать.
Зачем создан человек? Зачем развивается культура? Чтобы найти свой конец? Эллен говорила, что всему есть начало и всему есть конец. Так неужели же это конец мира и мне, простейшему из смертных, дано его видеть. чтобы самому встать в процессию идущих за последним решением?
Меня спасла Эллен, спасла тем, что существует. Меня спасло исступленное мое чувство, заслонившее от меня наступавший со всех сторон ужас. Я сошел бы тогда с ума, ибо невозможно было не сойти с ума, не имея света во тьме. У меня был этот свет. Знала ли Эллен, узнает ли она когда-нибудь, чем она была для меня в эти минуты!
Страшные минуты, бесконечные минуты. Высохшая кровь, щебень и пепел…
Я знаю, будет написано в газетах, что репортер агентства «Ньюс энд ньюс» Рой Бредли проявил находчивость, энергию, самоотверженность…
Что все это значит по сравнению с тем, что я видел, проявляя все эти бесполезные качества!..
К вечеру я добрался до набережной, на которой стоял когда-то Национальный Банк.
Теперь там лежал огромный холм щебня, обрываясь с одной стороны отвесной, чудом уцелевшей стеной без окон.
Я шел по мостовой, с трудом передвигаясь в своем громоздком костюме… Будут ли у меня дети? Зачем? Чтобы их вытаскивали из-под развалин, чтобы они исчезали на дне радиоактивного кратера?
Под ногами хрустело стекло, по земле рассыпаны были стекловидные камни… У Национального Банка одна стена была сплошным окном, в другой стене окон не было.
Где-то здесь он стоял в три часа ноль восемь минут пополудни.
Мерзкие мысли заползают в мой мозг в самые неподходящие минуты. Гадкая мыслишка терзала меня.
Да, я хотел найти труп разноглазого… пусть заваленный обломками небоскреба, которые я готов был раскидать, чтобы найти в истлевшем кармане бесценный для меня клочок бумаги!
Я старался представить себе его, сутулого, в шляпе набекрень, в темных очках…
Дрожь пробежала у меня по спине.
Я снял темные очки, спасшие мое зрение в момент взрыва. Я не верил себе. Я видел его…
Я видел его тень на стене, на остатке стены, срезавшей холм щебня.
Вот здесь он стоял, когда его осветила сбоку вспышка взрыва, тень его упала на стену и отпечаталась на ней. Сутулая, со шляпой набекрень, с острыми уголками заметных сбоку очков… Тень была, а человека, превратившегося в газ, испарившегося вместе с клочком столь желанной для меня бумаги, его, живого, ждавшего, вредившего и делавшего добро, добивавшегося блага себе и даже подумавшего обо мне, его… не было.
