Кабан с сомнением тронул рылом распростёртое тело. Ликион чуть пошевелился и застонал, но глаз не открыл.
— Я задал тебе вопрос, — терпеливо напомнил Иисус.
Кабан откусил у кустика ещё одну ветку и ожесточённо зачавкал. Из пасти в пыль падали крупные капли слюны. Дожевав, он глотнул и нехотя заговорил:
— Кирка оказалась более умелой волшебницей, чем думала сама. А может, и наоборот — слишком неумелой, этого теперь не выяснить. Да, наверное, мы вели себя в её дворце как свиньи. Но наказание за проступок получилось слишком тяжким.
— Одиссей рассказывал, что спас тогда вас, бросившись на Кирку с мечом, — заметил Иисус.
— Одиссея незачем было превращать, он и так всегда был порядочной свиньёй, — зло хрюкнул Перимед. — Как только почувствовал, что начинает обрастать щетиной, сразу задал дёру, только пятки засверкали. Если б не Гермес с противоядием, хрюкать бы твоему Одиссею вместе с нами. Наверняка наш герой потом придумал, что мы в чём-то сильно провинились — ну, там, на жрицу покусились, или храм ограбили, или какое-нибудь священное животное прикончили, поэтому нас боги и истребили, правда ведь?
Иисус промолчал. Кабан засопел, потом глубоко и размеренно задышал, успокаиваясь, и наконец продолжил:
— Я долго думал над тем, что с нами произошло, — и, кажется, понял. Это тело просто не знает, как умереть. В каждого из нас при рождении закладывается связь между телом и душой. Когда душа начинает уставать от жизни, тело это чувствует и отзывается постепенным дряхлением. Кирка своим волшебством разорвала эту связь. Полностью. Свиное тело не слышит голоса человеческой души. Скорее всего, по этой же причине трудно убить или даже ранить оборотня. У любого тела на самом деле огромный запас прочности — это я знаю из собственного опыта. Если бы на него не давил постоянный груз душевной усталости, оно быстро восстанавливалось бы почти при любом повреждении — или даже полностью менялось, в зависимости от обстоятельств.
— Ты уверен? — с интересом в голосе спросил Иисус. — Многие ведь не готовы к смерти даже в преклонном возрасте: душа изо всех сил хочет жить, но тело уже не в силах.
Вожак выдохнул через ноздри, и облачка пыли, поднятые мощными потоками воздуха, поплыли над землёй.
— Ну, мои размышления могут быть в чём-то неверны...
— Ты умный человек, — тихо, но твёрдо заметил Иисус.
— Человек? — с горечью фыркнул кабан. — Чем смеяться, волшебник, лучше помог бы нам.
— Помог? В чём именно?
— Расколдуй нас! Или не можешь? Я слышал разные рассказы о тебе, ты же очень силён! Цирцея давно в Элизиуме; если и не ты, то...
Иисус опустил глаза и покрутил головой.
— Чудеса, о которых ты слышал, не про таких, как вы. Вы из другого мира, другой, ушедшей эпохи. Извини.
Кабан ожесточённо рванул зубами измочаленный кустик, тот полетел вниз, кувыркаясь в воздухе, и бесшумно исчез в пятне грязной морской пены.
— Тогда скажи, что нам делать? Даже ты представить не можешь, как мы устали!
— Тебе нужно, чтобы кто-то распорядился твоей судьбой за тебя, Перимед? Значит, тебе нужен пастух? Ты уж определись, человек ты или животное. За человека никто выбирать не вправе.
Маленькие глазки с тоской уставились на линию горизонта, размытую серой дымкой.
— Для человека-Перимеда море было всем. Я выбираю море. Спасибо тебе, волшебник.
Зеваки столпились у обрыва, тыкая пальцами в прибрежные скалы и удивляясь, почему на них не видно ни одной туши. Многие оборачивались к Иисусу и глядели на него с немым восторгом.
Солнечный блик, отразившийся от воды, ослепил Иисуса. Ему вдруг показалось, что он видит, как в волнах мелькают горбоносые тела морских свиней.
Нахмурившийся Иисус поджал губы и зашагал прочь от берега.
Калейдоскоп
Хмурый Господь сидел на холмике, покрытом клон-травой, грыз яблоки и неотрывно глядел в сторону видневшейся вдали генофабрики.
За спиной раздался еле слышный шорох, на траву легла короткая тень — рогами вправо. Господь не оборачиваясь протянул тени яблоко:
— Держи. Вкусное.
— Благодарю, — удивлённо кивнул Дьявол, присаживаясь рядом. — За что такая честь?
— А куда их девать? — с досадой заметил Господь. — Кому они теперь нужны...
