Ида Пензо вторично вышла замуж. На этот раз ее избранником стал главный конструктор Московского автозавода имени Сталина Борис Михайлович Фиттерман. Его арестовали как шпиона Америки… Иду вторично отправили в лагерь как ЧСИР.
Но есть Бог! В 1955 году их реабилитировали. Борис Михайлович не сломался в лагерях Речлага. После отсидки он стал доктором технических наук, был дважды лауреатом Госпремии СССР, его наградили орденом Ленина, Трудового Красного Знамени. Он написал книжку мемуаров «Театр ужасов», в которой тепло и сердечно отозвался о своей Иде.
Ванда после освобождения из Карлага много раз бывала у них в гостях на Плющихе и радовалась их покою и взаимной любви.
Но это еще будет… А тогда, в лихолетнем 1938 году, в дневник Ванды попадали многие известные ей люди, ставшие жертвами сталинских репрессий. С некоторыми из них она встретится в Карлаге… Так, в Алжир отправили арестованную в марте 1938 года киноактрису Рахиль Михайловну Мессерер-Плисецкую — мать будущей знаменитой балерины Майи Плисецкой. Там же будет отбывать свой срок арестованная в августе 1938 года как член семьи изменника родины сотрудница управления кинематографии Ксения Семеновна Кладовикова. 18 октября она прибыла в Алжир Карлага, работала на строительстве бараков, швейной фабрики.
В Бурме Ванда встретится в клубе во время демонстрации фильма «Мы — из Кронштадта» с Анной Лацис. Ее звали подруги просто: Ася. Она — блистательный театровед, работала в «Совкино». В 1938 году ее приговорили за контрреволюционную деятельность к 10 годам лагерей. После освобождения она долгое время трудилась главным режиссером Валмиерского театра.
В дневнике Ванды были записи об арестах многих деятелей кино и театра, пострадавших в 1938 году. Вот их имена: студентка школы-студии киноактера при киностудии «Мосфильм» Ксения Кузьмина, актриса киностудии «Беларусь» Галина Антоновна Егорова (впоследствии расстреляна), военрук ВГИКа Михаил Гозьдзевский (расстрелян), критик-востоковед Моисей Рафес (умер в тюрьме), монтажница «Мосфильма» Лидия Болгуцкая-Блюхер (расстреляна), писатель, журналист, критик Михаил Ефимович Кольцов (Фридлянд), создатель первого советского киножурнала «Кино-Неделя» (расстрелян), актер Георгий Жженов (отправлен на Колыму)… Дошла очередь и до самой Ванды Росоловской. Как раз ее дневники и послужили причиной для ареста. Энкавэдэшники долго рылись в ящиках ее стола, гардеробе, но взяли только их — синие тетради в клеточку. И на первом же допросе следователь строго спросил:
— Что это у вас за заметки об арестованных коллегах? Для чего они? Романы о врагах народа писать? Или зачем зарубежная печать о советском кино и довольно нелестно? Для чего?
— Обычная хроника наших дней, — отвечала смело Ванда. — В ней нет лжи, все правда…
— Что-то ваша правда тенденциозна, все в сторону защиты умерших и расстрелянных врагов народа… Вот о том, что лучшие кинематографисты страны Тарханов, Леонидов, Степанова, Грибов награждены орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, у вас нет, а о срыве строительства новых кинотеатров в СССР — чересчур много… Расстрельный список в дневнике великоват, через страницу — арестован, расстрелян… У нас в СССР это не напечатают, значит, за рубеж нацелилась дневник продать…
И как обухом:
— Мы вам не доверяем. Можете себя тоже в расстрельный список внести…
Что делать? К кому обратиться за помощью? Может, к Ворошилову? Был ведь случай, когда Климент Ефремович защитил актера театра и кино Дмитрия Дорлиака от ареста на Дальнем Востоке и даже послал за ним специальный самолет для доставки в Москву. А может, коллеги освободят? Актер Николай Вальяно был включен в «расстрельный список», но за него заступилась актриса Е.П. Корчагина-Александровская, и его освободили. То же самое произошло с ученым, изобретателем в области кинотехники Евсеем Михайловичем Голдовским. Его обвинили в намерении отравить членов Политбюро парами ртути в просмотровом кинозале Кремля. Однако он отверг все эти измышления следователей. Его супруга М. Голдовская обратилась с письмом к Сталину о никчемных обвинениях. И в конце концов Евсей Михайлович был освобожден, правда, уже без единого зуба и с бессонницей на всю жизнь. Он боялся открывать двери своей квартиры, и как только раздавался стук, кричал: «Я не виноват! Дверь не открою!»
