Безумное благо - страница 39
Я налил себе апельсинового сока. На кровати лежала развернутая карта Вермонта.
Я попросил портье помочь мне с арендой машины.
— Вы уезжаете, сэр?
— Только на одну ночь. Оставьте номер за мной.
В прошлом месяце я пошел предупредить своего начальника, что собираюсь взять годичный отпуск. В его кабинете вся мебель была от Кристиана Лиэгра.[101] Я изучил крокодиловые ботинки Бориса: сколько они могут стоить. Мокасины из крокодила! Я должен был во что бы то ни стало оставить рекламу хоть на какое-то время. Я вернулся в студию, где работали креативщики. Дамьен говорил Родольфу, что любовь живет три года, не более. Родольф ответил, что не понимает, о чем речь. Любовь — что это вообще такое? Принесли заказанные по телефону суси. Дамьен, у которого инициалы были вышиты на левой стороне рубашки, расплатился с разносчиком вовсе не азиатской наружности и предложил мне суси-маки с огурцом.
— Огурцы — никогда, — сказал я тоном генерала де Голля,[102] выступающего с обращением 18 июня.
Для меня дело было закрыто. Я посылал к черту свою машину, зарплату, счета, сшитые на заказ костюмы — все то, что заставляло меня ощущать собственную значимость.
На улице лило как из ведра. Небо наполняли грозовые раскаты. Вечерело. Я велел таксисту ехать на Елисейские Поля. На перпендикулярных улицах движение было замедлено. В Нёйи дождь стал стихать. Дворники начали поскрипывать по стеклу.
Потасовка на тротуаре. Два араба в крови. Полиция забирает их, проверяет документы. Драка в пригороде. Рашид трахнул сестру Идриса. Омар подсунул дерьмовый героин Тахару. Огни мигалок в ночном Париже. Испуганная толпа. В ход пошли ножи. Японские туристы не решались фотографировать сцену. Я купил диски в «Вёрджин». На улицах Парижа мне встречались женщины. Ни одна из них не была Мод. Они даже близко не были на нее похожи. Ни с кем, кроме Мод, мне не хотелось вступать в связь. Это было некстати. Короткая любовная связь, наполненная очарованием и неожиданностями, пошла бы мне на пользу. А, может, напротив, вызвала бы отвращение. Я вернулся домой и отложил еще на день свое самоубийство. Темнота липла к окну, как будто стекла выкрасили в черный цвет.
Перед тем как ложиться спать, я позвонил Мод, пытаясь представить ее в этой квартире с окнами на Центральный парк. После первого же гудка трубку сняли вы. От удивления я повесил трубку. Я приготовил шутку для Мод, а для вас у меня ничего не было.
Первые километры я придерживался правого ряда, но машины едва тащились. Я начал обгонять. Я въехал в тоннель, потом свернул на объездную дорогу. На зеленых щитах цифрами были обозначены направления. Дорога расширилась до четырех полос с разделительной. Я слышал щелканье поворотного сигнала грузовиков. Я остановился на стоянке для отдыха, выпить кофе. Снова быстро двинулся в путь. Гравий брызнул из-под колес. На скоростном шоссе я ехал за колонной грузовиков с полуприцепами, от гудков которых дрожали стекла. После Беннингтона начался жуткий ливень. Я обгонял, выстреливая облаками пара. Следил за движением, нервно постукивая указательным пальцем по верхней части руля. У неба больше не было определенного цвета. Через несколько километров показалось солнце. Пару раз я сбился с дороги. Позже снова начался дождь. Гроза разразилась, как война, без объявления. Капли разбивались о лобовое стекло, огромные, как ватные шарики для снятия макияжа, которыми Мод пользовалась в ванной. Молния осветила холмы. Раздался гром. Я всегда забываю: во время грозы нужно оставаться в машине или, напротив, немедленно покинуть ее? Я продолжал ехать дальше. Повсюду на асфальте валялись сломанные ветки. Приходилось резко выруливать. Я проехал несколько населенных пунктов, более-менее похожих друг на друга своими центральными улицами с продуктовыми магазинами и видео-клубами по обеим сторонам. На флагштоке развевался флаг. Иногда на газоне стояла статуя. Но не Статуя Свободы. Рано стемнело. Указатели внезапно выскакивали из темноты. Я превратился всего лишь в две фары на ночной дороге.
