Она увильнула.
— Галя, а, — Борька как-то чересчур посерьезнел, говорил с хрипотцой. Снова потянул руку.
— Держись за руль, перевернемся.
Борька ехал медленно, едва тащился. Мучительно соображал. Вдруг переключил скорость, добавил газ, проскочил несколько метров, свернул с дороги:
— К одному мужику тут надо…
Помчался вдоль просеки. Опять резко крутанул баранку — машина встала меж деревьев. Схватил Галю грубо, крепко, ловил губы, дышал:
— Ты же моя, я о тебе день и ночь…
Ему действительно в последнее время не раз вспоминалась прежняя возлюбленная. Бывало — злом, бывало — добром. Жена была чересчур размеренной, правильной и какой-то невероятной любительницей чистоты: в квартире ни пылинки, ни соринки — не знаешь, куда ступить. Ребенка воспитывала исключительно по книжкам, — страшно дыхнуть. И думалось о Гале — с ней было бы проще и свободнее. Но особенно часто грезилась былая любовь ночами, когда рядом с мягким ленивым телом жены находило ощущение, будто он исполняет необходимую утомительную работу. И тогда, остро, до тоски представлялось другое тело, тугое, трепетное, льнущее.
— Прибереги себя для жены, — оттолкнула она его: он всегда удивлялся ее силе.
— Что жена? Думать о ней не хочу, ты…
Галя выскочила из кабины.
— До свиданья.
— Подожди! — Прыгнул он следом, схватил за руку. — Галя! Разведусь я! — И сам удивился своим словам. И обрадовался. Жизнь с женой, квартира казались далекими и ненужными, будто даже не его. А все, связанное с Галей, выглядело веселым праздником.
— Не могу без тебя! К общежитию твоему как-то подъезжал, стоял-стоял, думал-думал — и не зашел…
Галины глаза так и впились в него, что-то цепляли, выискивали: страх в них жил и надежда.
— А помнишь, мы с тобой в лесу были, когда ты в армию приезжала ко мне. Лосей пугали… С капэ, помню, звонят: сестра, говорят, приехала. Я удивляюсь — неужто Люська? Не похоже на нее. Прихожу — а там вон какая сестра! Дурак я, Галька, дурак! Надавай по этой дурной башке! — Борька взял ее за плечи, наклонился. — Ну как я без тебя?
Она вся сжалась, усиленно глотала, глотала, отбивалась веками — не получилось — покатились из глаз капельки.
— Господи… — с мукой прошептали ее губы. — Почему верю-то тебе? А, Боря? Не хочу верить, не хочу, а не могу…
Они лежали в неглубокой воронке, поросшей низенькой сухой травой.
— И как это вышло, что мы сегодня встретились? — жалась к его плечу Галя.
— Судьба, — размеренно сказал Борька. Чувствуя ее невесомое тело на своей руке, он казался себе большим, сильным и мудрым.
— Выходит, если бы не встретились, так бы и жили? Мучились бы друг без друга и жили?
— Я же говорю, судьба. Все равно бы встретились. Или я бы тебя нашел.
— Ты посмотришь еще, какая дочка у нас растет! — прижалась она крепче. — Сразу влюбишься. Волосики белые-белые — в меня, а сама смуглая такая — в тебя, носик курносенький, глаза голубые-голубые…
— Это в деда, в отца моего.
— Ага. И щечки, как булочки. Голосок тоненький такой. Говорунья, уже вовсю говорит. С восьми месяцев стала говорить.
— А где она сейчас?
— Так я к ней еду! Подруга, Тамарка Бурова, ты ее знаешь, у окошка койка стояла. Она же отсюда, из Дмитриевки. У ней родители там живут. Она в отпуск пошла и взяла с собой Дашку. Пусть, говорит, молоко попьет настоящее, по травке босичком побегает. У меня же Даша — дочь полка. В общежитии все девчонки возятся с ней, играют, платьишек надарили — до школы хватит.
— Ты что, все в той же комнате живешь? Должны площадь отдельную выделить как одиночке. Все-таки на стройке работаешь.
— Обещают. Переселили меня вообще-то. На первый этаж, где семейные. В комнатку к такой же матери-одиночке подселили. И то едва выхлопотала. Она чуть постарше меня. Живем: у нее кровать, у меня кровать, у ней детская кроватка — у меня детская, а стол уж поставить негде. Девчонки приходят, все хохочут, — Галя рассмеялась.
— Хех. У меня двухкомнатная, тридцать пять квадратов на троих — и то вроде тесно.
— Вы же объединились… — Галин голос несколько потускнел. — Обменялись удачно, повезло.
Она молчала, казалось, чего-то ждала. Он притянул ее к себе, поцеловал.
