— Держи руля вправо, пришвартовываемся к берегу! — скомандовал Хысь.
— Зачем? — опешил Женька.
— Там деревня вроде какая-то, — оказал Валерка.
— Ага. Населенный пункт с магазинчиком посередке.
— Ну и что? — допытывал Женька.
— Брать будем.
— Мы же там ничего не знаем — как, куда? — недоумевал Женька.
— По-моему, кто-то счас только поливал — хочет второй магазин брать. И все согласны были, э-э?
— Я говорил потом…
— Потом будет суп с котом!
— Хысь, сам посуди, где мы сейчас этот магазинчик будем искать? Собак только разбудим, — сказал я.
— Слушай, Глиста (это Хысь меня так иногда называет за высокий рост и худобу), ты че? Опять думаешь, что умнее всех, что ли?
— Ничего я не думаю…
— Ну а че тогда выступаешь? Э-э?
— Не выступаю я. Сказал просто. Заловят же нас…
— Глиста, ты че против меня имеешь?
— Ничего не имею.
— А может, чего имеешь?
— Ничего, говорю же.
— Подумай лучше, раз такой умный. Может, чего имеешь?
— Хысь, ну брось ты, никогда против тебя ничего…
— А то смотри, за мной не заржавеет. Лупоглазый, может, ты чего имеешь против?
— Ничего.
— Ну и в рот тебе компот, вороти к берегу.
Бред! Мы же как пить дать попадемся. И глупо как! Хысь блажит, а мы будем расплачиваться. Надо сказать ему об этом. Сказать, пусть один лезет в этот магазин, если охота, и сидит потом… Пусть… Но почему, почему я гребу и молчу?!
Словно околдован, заговорен… Язык, будто не мой, ослаб, не в силах шевельнуться, и челюсть сжимают тиски, и где-то в животе и у копчика холодок… Страх! Нет, когда гоняются за тобой с ружьем в руках, стреляют и дробь шлепается в воду, это еще не страх — испуг, где хоть сбивчиво, но продолжает работать голова, слушается тело. Страх — когда ты как бы стираешься, перестаешь жить, ты есть и тебя нет, когда тупеешь и тобой можно управлять как угодно, ибо ты только боишься, боишься и больше ничего! Я читал, одна из самых тяжелых казней — казнь мерно капающими на голову каплями. Сначала упала невинная маленькая капелька, потом на это же место другая, третья… И вот уже, кажется, по голове бьет огромный молот, а голова превратилась в барабан, но человек не умирает, мучается, сходит с ума. Так же по крупице, по крупице срабатывает и страх: тут подчинился, там сдался… И жизнь становится, как во сне, отделена пеленой, боишься милиции, людей, Хыся… Чудно это, но не Хысевы же кулаки страшат (пожалуй, одолею его в честной драке), не пиковинка даже его, что-то другое. Может, то, что каждое нормальное слово, без прохиндейства, ухмылочки сказанное, он обсмеет, в доброе чувство вцепится, перевернет его, растопчет. Он ловко умеет это делать. И начинаешь свое хорошее прятать, лебезить, унижаться. Лишь бы Хысь не тронул, не задел, а лучше — одобрил бы… А дома мать… Любит сыночка, надеется, тянет из последних сил, покупает ему, бесслухому, баян — учись, живи, радуйся!
Не раз я представлял, как скину Хысеву руку со своего плеча, когда он по-приятельски похлопывает, повернусь и уйду, вольно насвистывая. Но не мог этого сделать. Не мог, и все. Выше это было моей воли.
…Мы сидели в песочной выбоине, желтым пятаком зиявшей на травянистом берегу. В сторонке валялась пара опорожненных бутылок. Вдруг Хысь сказал:
— Сегодня вечером магазинчик обработаем.
— Как обработаем? — переспросил я, будто не понял.
Хысь внимательно посмотрел на меня, прищурив маленькие глазки.
— За базаром — магазин, не доходя до могилок. Знаете? Там печка и труба жестяная, широкая, в крышу выходит. Залезем на крышу, трубу вывернем, пару кирпичиков отколупнем, и конфеток вдоволь накушаетесь.
Я заметил, как затосковал Валерка, набычился Балда. Да, это уже не мужика по пьянке обчистить. Тут попахивает настоящим воровством, и назад пути не будет. Хысь не пустит. Только у Женьки глаза загорелись:
— А башли там будут?
— А ты зайди, попроси, чтоб оставили, хе-хе. Будут, все будет. А вы че, хмырики, не рады, что ли?
Пекло солнце. Вино муторно грело нутро. В голове и во рту слипалось. Радость, действительно, была невелика.
— Боитесь? — Хысь, конечно, покруче выразился. — План верняк.
План, конечно, выглядел идиотским: какая труба, какая крыша? Магазин около дороги, на крыше нас как облупленных видно будет, любой шофер заметит.
