Сандерс улыбнулся и стал наблюдать, как она обтирается полотенцем.
Она показалась ему наиболее привлекательной из всех женщин, каких он когда-либо видел, – не классически красивой, но привлекающей всем своим существом. Ее коротко остриженные светло-каштановые волосы пестро выгорели на солнце. Гейл была почти так же высока ростом, как Сандерс, около шести футов, с гладкой и безукоризненной кожей, за исключением шрама от аппендицита, видимого над нижней частью бикини. Ее загар был невероятно ровным; единственные участки кожи, не имевшие медово-коричневого тона, остались между пальцами ног, на ладонях рук и на сосках ее грудей, которые Сандерс увидел, когда она наклонялась, чтобы затолкать полотенце под скамейку. Руки и ноги были длинными и тонкими. Когда она стояла, мышцы ее икр и бедер двигались так явно, будто кожа была бумажной. Глаза лучились ярко-синим цветом.
Гейл увидела, что он наблюдает за ней, и улыбнулась.
– Вы заслужили награду, – сказала она. В тоне ее голоса не было ничего необычного, но манера разговаривать с легкой доверительностью придавала словам особое значение. – Как-никак вы спасли мне жизнь.
Сандерс рассмеялся.
– Реальной опасности не было. Если бы я не оказался рядом, возможно, вы выбрались бы на поверхность самостоятельно. Там глубина не более пятидесяти футов.
– Это не для меня, – сказала Гейл. – Я бы поддалась панике. Задержала бы дыхание или сделала еще что-нибудь в этом роде. У меня пока нет большой практики в нырянии, чтобы знать, как вести себя в подобных случаях. Так или иначе, я угощу вас ленчем. Идет?
Сандерс внезапно занервничал. Никогда – ни в школе, ни в колледже, ни после – женщина не приглашала его на свидание. Он не знал, что сказать, поэтому ответил:
– Конечно.
Ее полное имя было Гейл Сирс. Ей было двадцать пять, и она работала помощником редактора в маленьком престижном издательстве Нью-Йорка, специализировавшемся на выпуске научных книг социальной, экономической и политической тематики. Она была членом обществ “Общее дело” и “Пресечение роста населения”. В течение первого года после окончания колледжа она делила квартиру с другом, но теперь жила одна. Гейл определяла себя как индивидуалистку: “Думаю, вы могли бы сказать, что я эгоистичная личность”.
После ленча они играли в теннис, и, если бы Сандерс не был в эту пору в хорошей спортивной форме, она бы его победила. Она стояла на основной линии и посылала длинные низкие удары, заканчивающиеся далеко в углах. После тенниса они плавали, обедали, пошли на прогулку по пляжу и затем – так же естественно, как если бы это было запланировано в графике атлетических тренировок – провели бурную ночь любви в бунгало у Гейл.
Когда все произошло в тот первый раз, Сандерс приподнялся на локте и взглянул на нее. Она улыбалась. Ручейки пота приклеили пряди волос к ее лбу.
– Я рада, что ты спас мне жизнь, – сказала она.
– Я тоже. – Затем он добавил, не осознавая причины своего вопроса: – Ты замужем?
Она нахмурилась:
– Что за глупый вопрос?
– Извини. Мне просто хотелось узнать.
Она довольно долго молчала.
– Я чуть не вышла замуж. Но, слава богу, одумалась.
– Почему “слава богу”?
– Из меня получилась бы кошмарная жена. Он хотел иметь детей, а я – нет, по крайней мере, в то время я не хотела детей. Они осложняют жизнь, ограничивают свободу.
Через два дня после возвращения в Нью-Йорк Сандерс съехал из своей квартиры и начал оформлять документы на развод. Он знал, что ему будет не хватать детей, и так это и случилось, но постепенно его вина перед ними стала тускнеть, и он вскоре поймал себя на мысли о том, что радуется встречам с детьми, не испытывая болезненного сожаления о том, что они больше не могут жить с ним.
Он никогда не требовал и не получал от Гейл каких-либо обязательств. Он знал, что влюблен в нее, но был уверен, что если начнет преследовать ее, то получит отказ, как потерявший голову подросток. Он дважды приглашал ее на обед, прежде чем сообщил, что оставил жену, и, когда наконец сказал ей об этом, она не спросила почему. Ей хотелось только узнать, как Глория восприняла эту новость. Он ответил, что она отреагировала нормально: после короткой сцены со слезами признала, что он несчастлив с ней и что брак их непрочен. А как только адвокат убедил ее, что предложение Сандерса о разделении имущества было действительно столь щедрым, как он заявил ей об этом, – он остался без единой ценной бумаги вообще, – она уже не казалась обиженной.
