В салоне стояли десяток кресел, столик и, главное, что очень обрадовало Ремезова, было целых два иллюминатора. «Брюхо с удобствами», - подумал он.
Над головой зашуршало в динамике, и Ремезова спросили:
- Виталий Сергеевич, вы готовы?
- Готов, - ответил Ремезов в пространство.
- Тогда пристегните ремень. Мы взлетаем.
Железный кит утробно загудел, и Ремезов поспешил выбрать себе место. В одном из кресел лежал небольшой, видавший виды клетчатый чемоданчик с крышкой на «молнии».
«Ну, полковник», - улыбнулся Ремезов.
Гул нарастал, пол под ногами и кресло задрожали, потянуло назад, в окошке замелькали огни, и только по легкому желанию опустить подбородок Ремезов определил, что самолет оторвался от плоскости и поплыл вверх…
«Все… Надо спать», - прошептал себе Ремезов и, повернув голову к плечу, закрыл глаза. «Однофамилец… Ремезов… Однофамилец… Ремезов…» - уже полчаса скакало у него в голове. Но этот ритм до взлета был только фоном - Ремезов мог говорить и думать о чем-то, не замечая его. Но теперь фоном гудел двигатель, и ритм из двух слов стал отчетливым, заполняющим память видениями далекой жизни, которую Ремезов когда-то отчаянным усилием оборвал. Теперь, хотя и не вызывая никакого тяжелого чувства, эти видения роились, мельтешили, наслаивались друг на друга, как во сне. «Что же у них стряслось?» - подумал Ремезов и, вздохнув, заставил себя вспоминать другое: больницу… медсестру Галю… старика… Но сильнее этого лезло в голову механическое ржание телевизионной лошадки, какие-то ухоженные и самоуверенные молодые люди, окружившие рулетку. За этим Ремезов вспомнил Таиланд и с радостью поддался внезапному воспоминанию…
В группе врачей-эпидемиологов из ЮНЕСКО он объезжал пригороды Бангкока и в одной лачуге, собранной из автомобильных дверей, крышек капотов, обрывков рифленой жести, увидел вдруг недоступное, завораживающее русского чудо техники: видеомагнитофон с огромным плоским телевизором. Заметив сзади, что русский немножко остолбенел на пороге, медик-сингапурец по-дружески подтолкнул его внутрь.
- Гонконгский, - презрительно бросил он. - В джунгли весь свой мусор сплавляют.
На полу, прижавшись друг к другу голыми боками, глядели в телевизор мал мала меньше, а самый младший, трехлетний карапуз, еще держал за голову щенка, не давая ему отвернуться от экрана.
Внутри лачуги все переливалось красками, как в калейдоскопе. От гаммы вычурно ярких цветов, от стерео-фонического вихря Ремезов быстро одурел, и появилась удивительная, вполне осознанная уверенность, что в мире царит веселая, хотя и немного суматошная, гармония и, в сущности, - все в полном порядке… все в полном порядке.
Ремезов проснулся от легкого толчка и заметил, что он будто в невесомости. Он открыл глаза и понял, что самолет стоит на твердой земле. В иллюминатор снаружи сквозил ранний свет.
«Это я от Барнаула до Ленинграда проспал?.. Ну и ну!» - подумал Ремезов.
Под брюхом самолёта его ожидали черная «Волга» и новый сопровождающий в звании капитана. По летному полю, по холодному течению воздуха тянулись клубы желтоватого тумана.
Сложив портфель и чемодан в багажник, Ремезов сел было на переднее сиденье, но капитан любезно приоткрыл заднюю дверцу, предложив отдохнуть с дороги.
- Мы через город? - усевшись, спросил Ремезов, с трепетом ожидая увидеть Ленинград после десятилетней разлуки.
- Нет, - не оборачиваясь, качнул фуражкой капитан. - В объезд. Прямо в Кущино.
Ремезов обиделся на капитана и сразу погрузился в дремоту. Ему привиделись высокая бетонная стена и бронзовые тяжелые буквы в ее правом верхнем углу. Когда он от торможения проснулся, то увидел сквозь лобовое стекло эту самую стену с бронзовыми буквами: ИКЛОН АН СССР.
«Заспался… Седуксен на голодный желудок», - подумал Ремезов и заметил, что сбоку к автомобильной дверце протянулась рука в синем пиджачном рукаве, в снежно-чистом манжете, с блестящим браслетом часов. Ремезов уже знал, чья это рука, и ему показалось, что он видел ее только что во сне.
