Теперь нужно было выстоять столько же, чтобы получить паспорта — старые, советские — с новой пропиской и тут же, приложив все необходимое: квитанции, фотографии, заявления, — сдать паспорта, старые советские с новой уже пропиской, для обмена их на новые российские, чтобы потом, снова оплатив госпошлину в Сбербанке и снова написав заявление с просьбой прописать, сдать эти новые российские паспорта для оформления в них полагающейся прописки-регистарации?
— А вы за кем?
— А женщина была в очках. Куда делась?
— Ищите, значит, женщину.
Дыра в углу комнаты была заделана крышкой от посылочного ящика, прибитой к потолку дюбелями. Из другой, ближе к середине стены, выходила пластиковая канализационная труба и мимо стеллажа с картотеками уходила в пол. Паспортистка аккуратно выложила на стойку его советский паспорт, из которого торчал сложенный пополам бланк заявления.
— Вас не прописали, — и опустила глаза. Правый глаз у нее сильно косил, и поэтому она почти всегда сидела потупившись.
— Как?
— И паспорт, сказали, не будут менять.
Он резиново улыбнулся, вытащил бланк и заглянул в него. «Прописать», — было написано красной ручкой и поверх замалевано красным карандашом. Живот, как обычно, среагировал на неприятность тревожным урчанием. Митя сунул бланк обратно, переложил паспорт из руки в руку.
— А почему?
Она, конечно, ждала этого вопроса. Ответила заготовленной формулой:
— Идите к начальнику, он все объяснит.
Скрипнула дверь. Следующий уже дышал в спину.
— Нет, ну правда, почему?
Сзади послышалось:
— Сказала же: к начальнику.
Митя набрал воздуха, чтобы огрызнуться, но внезапно такая острая, сквозная тоска одолела его, что он сумел лишь переспросить:
— Почему? Вы ведь знаете, скажите.
— Не задерживай! — волновалась очередь. — Ты ж не один здесь.
— С ночи стоим. Вот эгоист!
Паспортистка сказала:
— Вкладыша у вас нет. А прописка в девяносто втором — временная.
— Ну и что, что временная? в девяносто втором — ну и что с того?..
Она по-учительски положила руки на стол.
— Закон новый вышел о гражданстве.
— Да?
Из коридора усмехнулись:
— А он и о законе не слышал!
— Согласно этому закону вы не гражданин России, — сказала она.
Волнение за спиной нарастало.
— Как? не гражданин?
Она развела руками. Митю тронули сзади за плечо.
— Выходи, давай! Сказано — к начальнику!
— Да вытащите его!
Он раскрыл рот, чтобы спросить еще что-то. Гул в тамбуре тяжелел с каждой секундой. Разгневанный римский легион ожидал приказа. Задержись еще на секунду — и копья войдут промеж лопаток. Наконец он вспомнил:
— А матери паспорт? Мать прописали? У нее с вкладышем.
— Еще и мать! — сказал тот, что стоял за спиной.
— По ней будут делать запрос в консульство. Она ведь в консульстве гражданство получала?
— Ааа? кажется, — кивнул Митя, ничего не поняв, но не решаясь переспрашивать.
Развернулся, сделал шаг к выходу, но, оттолкнув двинувшегося на его место мужичка, порывисто вернулся к стойке.
— Как же я не гражданин, а?! Как?! Я же с восемьдесят седьмого года в России живу! Тогда и России этой самой в помине не было — поголовный СССР! Ну?! И кто я теперь? Кто? Гражданин чего? Мозамбика?!
Его тянули за рукав, дышали в затылок табаком.
— Что ты на нее кричишь?!
— От гад, раздраконит щас, а нам потом заходить!
Митя шагнул в темный тамбур. Сквозь враждебно застывших людей прошел в подъезд и вышел на крыльцо. Лежавшая на крыльце дворняга, не открывая глаз, повела в его сторону носом. «Ну вот, — подумал он, — приплыли». И тут, как заряд с замедляющим взрывателем, в мозгу рвануло — и Митя по-настоящему осознал, что только что произошло. Он лежал, опрокинутый навзничь, а по позвоночнику катился приближающийся гул? миллионы копыт тяжело впиваются в землю, рвут ее, перемалывают в пыль? как так вышло, что он оказался на пути этого всесокрушающего бега??Затаив дыхание, он подвинулся вперед и высунул голову из-за цветочного горшка. Менты стояли к нему спиной. Курили, негромко задавали вопросы персоналу. Все смотрели куда-то влево и вниз, за колонну. Митя покосился в ту сторону, но ничего не увидел. Разве что бесхозно валявшийся стоптанный ботинок с прилипшим к каблуку «бычком». Один из ментов взгромоздился на высокий барный стул и, разложив локти по стойке, что-то писал.
